– Ну, что скажете, Петр Израилевич?

– Знаете, господин полковник, тут, похоже, нужен специалист несколько другого профиля. Скорее философ, чем естественнонаучник. Потому что все, что я понял, это заслуга не столько моего образования и многолетней научной практики, а скорее, юношеских увлечений. Я в молодости, знаете ли, увлекался востоком, даже йогу практиковал... – он сделал паузу, а затем продолжил: – Господин Рат практикует очень интересные вещи, присущие, по мнению большинства, некоторым древним восточным учениям. Скажем, по моему разумению, он использует молитву, как некий аналог мантры, то есть некоей формулы, ввергающей человека в особое психо-физиологическое состояние. А о совместной литургии рассказывает так, что я, например, тут же припомнил курс лекций академика Ираклиешвили о методиках коллективной интенсификации сознания и мышления, – старичок усмехнулся, – и сам, грешным делом, заслушался. И знаете, к какому выводу пришел?

Вопрос был совершенно риторическим, поэтому никто на него не ответил. Да Петр Израилевич этого и не ожидал.

– Зря мы считаем, что именно восток является хранилищем некоего недоступного нам тайного знания. В нашем домашнем, посконном, привычном и даже банальном православном христианстве сокрыто много тайн и загадок. И многие чудеса, описанные в христианских священных книгах, вполне могли быть совершенно реальны. Ну, к примеру, хождение по воде аки по суху или, скажем, случай со Святым Денисом, который, после того как ему отрубили голову, взял ее в руки и прошел еще шесть верст от Монмартра до следующего холма, который теперь в его честь называется Сен-Дени.

– Сен-Дени – это во Франции?

– Нуда, нуда...

– Но... там же католики.

– В то время, когда проповедовал Святой Дионисий, никаких католиков еще не было. Католики – первые раскольники церкви. Знаете, как они появились?

Алексей Юрьевич отрицательно покачал головой.

– Все просто. Некая группа церковных иерархов, во главе с иерархом самого знаменитого, густонаселенного и одного из самых богатых городов Римской империи, а именно Рима, решила, что им недостает власти и влияния. И отделилась от единой церкви. Папа, кстати, до сих пор еще и епископ Рима. По традиции, так сказать... И никакого другого епископа Рима, кроме него, не существует, – Петр Израилевич задумался. – Знаете, а ведь именно после раскола количество христианских чудес заметно пошло на убыль. Может, именно тогда, после раскола, церковь увлеклась внутриконфессиональным противоборством и стала терять то, чем обладала? Потому что то, что прекрасно срабатывало против язычества, во внутриконфессиональной борьбе действует слабо. Ведь если некой силой обладают обе стороны, то это вроде как не сила, а бессилие. Вот и сделали ставку на земную власть и силу оружия...

– Ну, мы с вами, Петр Израилевич, не богословы и не историки церкви. Поэтому оставим подобные предположения на будущее, для обсуждения в более расширенном составе. – Алексей Юрьевич повернулся ко второму мужчине: – А как ваши дела?

Тот раздраженно раскинул руки в разные стороны.

– Ничего?

– То есть?

– А вот так. Совсем ничего. Я пытался делать все возможное с той аппаратурой, которая у меня имеется. И могу констатировать: единственное, в чем я теперь совершенно уверен, так это то, что с имеющимися у нас методами измерения установить что-то достоверное об этом... человеке, или, наверное, будет правильнее сказать – существе, поскольку ни один человек не способен такое вытворять, не представляется возможным.

Алексей Юрьевич несколько мгновений размышлял над сказанным, а затем осторожно предложил:

– Поясните.

– А что тут пояснять. Я попытался снять энцефалограмму. Сначала – полный ноль. Вот посмотрите, – и он продемонстрировал бумажную полоску с ровной полосой. Такое впечатление, что датчики закреплены на трупе. А потом вот, – он показал другую полоску. Все склонились над ней. Петр Израилевич хмыкнул:

– Да уж, оригинально...

– Вот и я о том же, – мужчина уныло вздохнул, – подключил потенциометр – та же картина. Сначала – полный ноль, а затем – зашкаливает. Я переключаю на диапазон х10 – зашкаливает, х100 – зашкаливает, х1000 – зашкаливает! Такое впечатление, что если ему дать в руки пару проводов, а другие концы присоединить к лампочке – загорится. Причем внешне – никаких проявлений. Как лежал на кушетке, забросив руку под голову, так и лежит. Пульс, давление, любые иные параметры возьмите – как захочет, такие результаты и будут. Так прямо и говорит: «Андрей Андреевич, сколько надо? Сто? Пожалуйста». Получается, что все наши методы объективного контроля по отношению к нему – чушь и фикция. Шарлатанство. И мы такие же гадалки с магическими шарами, картами и амулетами, чьими объявлениями так пестрят «желтые» издания. Я тут уже совершеннейшим агностиком стал, право слово...

Петр Израилевич усмехнулся.

– Ну-ну, не стоит так уничижаться, Андрей Андреевич. В конце концов, так оно и есть. И любая научная теория, построенная на совершенно достоверных сведениях, полученных методами самых совершенных и абсолютно объективных измерений, через пару десятков лет оказывается совершенно неверной, а зачастую попросту глупой. Обратитесь к истории науки. Многие научные теории прошлого вызывают у нас снисходительную усмешку. Кажутся милой, даже детской чушью. И мы нередко объясняем наивность предков во многом тем, что они, мол, слишком мало знали об окружающем мире. Да и не могли узнать. Потому что у них, мол, не было таких точных и современных инструментов изучения мира и себя, как у нас, – Петр Израилевич покачал головой. – А разве можно быть уверенными, что наши приборы так уж точны и объективны. И что они в будущем не покажутся нашим потомкам такими же милыми благоглупостями?

Полковник задумался. Да уж, с этим, как выразился Петр Израилевич, «господином Ратом», с самого начала было ничего не понятно. Начальство ему уже даже начало намекать, а не ошибся ли он, когда поверил в ничем не подкрепленные утверждения совершенно неизвестного лица и увез всю компанию подальше от столицы. В самые глухие места. Максимально далеко от основных научных кадров и стационарного оборудования. Но он сильно сомневался, что наличие этих самых основных научных кадров и стационарного оборудования что-то кардинально изменили бы...

– Ну, а вы что скажите, Инна Александровна? – обратился Алексей Юрьевич к четвертой участнице совместной трапезы. Та пожала плечами.

– Что можно сказать... Уважаемый господин Рат действует чрезвычайно профессионально. С точки зрения психологии и педагогики – просто блестящий расчет времени и объема усваиваемого материала. И использование педагогических методик также блестящее. Но... я, если честно, не заметила в его методах ничего из ряда вон выходящего. Гипнозом не пользуется. Иных методов внушения не применяет. Смена подвижных и неподвижных фаз при усвоении материала в общем-то известная и вполне стандартная. Просто работает практически без ошибок. С этой стороны – никакой мистики. Только блестящие навыки, хотя... – она задумалась. Все молча сидели, глядя на нее и ожидая, что Инна Александровна расскажет, что же все-таки необычного она сумела углядеть. Инна Александровна долго молчала, размышляя над чем-то, а затем удивленно покачала головой.