Дверь открылась, и Анжела вышла в прихожую, где ее опять встретила карлик-ассистент.

– Прием стоит 1500 рублей плюс наценка за срочность еще 1500. Итого 3000 минус скидка для вас 10 процентов. С вас 2700, пожалуйста.

– А... как же порчу снимать? – Анжела отсчитала нужную сумму.

– Да-да, конечно, – женщина протянула Анжеле отпечатанный на компьютере лист бумаги, – здесь написано, что нужно принести в следующий раз. – Анжела пробежала глазами по листку: литр воды, пачку соли, черный хлеб, свечи 40 штук... – Через неделю придете к нам. Я вас записываю на это же время. Вам подходит? – Она уже листала огромного размера амбарную книгу, всю исписанную непонятными каракулями.

– Да вроде. – Анжела толком не понимала, что делает.

– Отлично, – неожиданно обрадовалась женщина, – в течение этих семи дней каждую ночь ровно в 12 часов зажигайте свечу и читайте над ней заговор, впрочем, там, в памятке, все подробно описано... А сейчас, извините, другие посетители ждут. Помогать-то всем надо. – Ассистентка указывала Анжеле на входную дверь.

«Странно, – подумала Анжела, – где они прячут этих с нетерпением ожидающих помощи посетителей? И та и другая в один голос твердят, что нет времени, люди ждут, а в прихожей ни одного человека. Может, очередь выстроилась на лестничной площадке? Тогда действительно надо поторапливаться, ведь там даже присесть негде. Ни одного стула не поставили, изверги. Совсем людей не жалеют!»

Анжела покинула квартиру, но, к своему удивлению, за дверью никого не обнаружила.

«Наверное, в доме есть черный ход и люди толпятся на черной лестнице», – размышляла Анжела, спускаясь вниз.

Однако беспрепятственно выбраться из подъезда ей не удалось. Совершенно неожиданно дорогу ей преградила грузная бабка в теплом пальто с котиковым воротником и двумя туго набитыми авоськами в руках. Такие бабки проживают в каждом дворе, и даже, наверное, в каждом подъезде. Они всегда в курсе послед–них новостей всех своих соседей и считают своей первоочередной обязанностью следить за порядком на вверенной им территории. В том числе чтобы по дому не шастали посторонние.

Увидев Анжелу, старуха поставила сумки на пол и остановилась как вкопанная, аккуратно загородив своим располневшим телом весь дверной проем.

Анжела поспешно сунула в карман памятку по снятию порчи и стала соображать, как прошмыгнуть мимо бабки по возможности без лишних объяснений. Но старушка, похоже, никуда не торопилась и настроена была по-боевому. Ей явно хотелось побеседовать. Она уперла руки в бока и, испепеляюще глядя на Анжелу, обратилась к невидимому собеседнику:

– Вона, еще одна! – Увидев, что Анжела не среагировала на ее приветственную реплику, она усилила натиск: – Все ходют и ходют, спасу от них нет! Делов, что ли, дома нема? – Бабка настойчиво приглашала к диалогу.

Анжела сделала вид, что недовольное ворчание адресовано не ей. Тогда бабка сменила тактику, перейдя от безличной формы общения к персональному обращению.

– А ты, как я вижу, от Нинки идешь! – прищурилась она, заглядывая Анжеле в глаза. – От нее все такие выходят. Как пыльным мешком по голове стукнутые!

– Да нет, я с третьего этажа. – Анжела поняла, что отмолчаться ей не удастся.

– Во! Что я говорила? От Нинки! Я всегда чую, когда от Нинки!

Бабка попалась настырная, и Анжела решила, что разумнее будет с ней мирно поговорить и на скандал не нарываться.

– Да не знаю я никакой Нины! – по возможности спокойно возразила она. – Я на третьем этаже была, у Сусанны.

– Ха! Суса-а-ан-на-а! – нараспев протянула бабка. – Напридумывала себе имен-названий всяких, лишь бы народ дурить! Нинка она! Нинка Крынкина. Я ее во с таких пор помню. – Бабка обозначила рукой какой-то неопределенный уровень, ближе к мраморному полу подъезда. – И родителей ее помню, и бабку с дедом. Все как один здеся жили. У нас на глазах. Простые люди, хорошие. Делом занимались, не то что эта... Мать в магазине овощном продавщицей, отец слесарем. Померли оба, царствие им небесное!

– Так она же потомственная ясновидящая, – как-то вяло отозвалась Анжела.

– Вот заладила: потомственная, потомственная! – передразнила бабка. – Говорю же, всех их знала. Во всем роду ни одного ясновидящего, вот те крест! – Старуха с готовностью перекрестилась. – Обманщица она, Нинка-то, шарлатанка! Она и малой когда была, приврать страсть как любила, а уж потом как разошлась, не остановишь! И ведь знала, шельма окаянная, что я ей здесь спокойно народ дурить не позволю, вы–гнать меня хотела. Жильцы-то у нас в доме с тех пор почти все поменялись, одна я из коренных жителей и осталась. С детства ее знаю. Вот она и испужалась, что я ее на чисту воду-то выведу. Квартиру хорошую предлагала в другом районе, дескать, на обмен. Вроде ей подругу переселить к себе поближе надобно. Только вранье все это. Я ж ее, негодницу, насквозь вижу. Ну, вот так я ей и сказала: «Ты как хошь, Нинка, а я отсюдова ни ногой!» – Бабка так разбушевалась, припомнив все обиды на злодейку Нину, что даже ногой притопнула от негодования.

– Как же так? – возмутилась Анжела. Она хоть и слышала многочисленные истории про лжеясновидцев и псевдопрорицателей, но почему-то была уверена, что судьба оградит ее от встречи с этими бесстыжими людьми. – Ну нельзя же так бессовестно обманывать! – Она ведь почти поверила в наличие у себя порчи и готова была послушно выполнять рекомендации, отпечатанные на листке, лежащем у нее в кармане. – Какое безобразие, – почему-то шепотом добавила она.

Бабка, видя, что ее изобличительная речь возымела действие, слегка смягчилась. Она сочувственно посмотрела на приунывшую жертву обманщицы Нинки-Сусанны и незлобиво проговорила:

– Да не убивайся ты так, деточка! Не ты первая, не ты последняя. Видала я таких! А впредь тебе наука. Нечего по колдунам да по ведьмам шариться. Зло от них только! Грех один! Шарлатаны не шарлатаны, какая разница? Никто тебе ответы на вопросы твои не даст. Никто, кроме тебя самой. Самой думать надо, сердце свое спрашивать да жить по совести. Вот и вся наука. Это я тебе без всякого ясновидения скажу. – Бабка неожиданно приятно улыбнулась. – Ступай с Богом, деточка. Ступай домой и не приходи сюда больше. – Она размашисто перекрестила Анжелу, подхватила свои авоськи и вышла из дверного проема, освобождая Анжеле дорогу.

Марина отлично проводила время. Каждый день она купалась и загорала на пляже до обеда. А затем появлялся ее неизменный кавалер Филипп и предлагал различные развлекательные мероприятия. Он все время придумывал что-то новое, и Марина с ним никогда не скучала.

Она почти не вспоминала про Сергея, кроме тех случаев, когда встречала где-нибудь на живописных пляжах, куда ее возил француз на своем катере, или в городе, где они иногда прогуливались по вечерам, трогательные влюбленные парочки.

Романтическая обстановка и красивые люди, увлеченные друг другом, вызывали в ней что-то вроде приглушенной тоски с горьковатым привкусом разочарования.

Ей виделись картины, как она прохаживается по узким извилистым улочкам разомлевшего на солнце городка в легком летнем платье и вьетнамках и держит за руку ЕГО, своего мужчину. Вот они заходят в небольшой уютный магазинчик ювелирных изделий, просто от нечего делать, и Марина украдкой посматривает в сторону витрины с обручальными кольцами, не желая показать своего тайного желания. И вдруг ОН сам как бы невзначай спрашивает: «А ты уже приглядела для нас обручальные кольца? Какое бы тебе хотелось колечко?» Или вот она лежит на золотистом песке, слушая шелест волн, или любуется закатом, или ест за ленчем вкуснейшую местную рыбу махи-махи. И опять рядом ОН, ее мужчина.