– Дело в том, что я и сам много думал над этим вопросом.

Живые голубые глаза Бернис зажглись гневом.

– Надеюсь, что так. Все-таки когда мужчина соблазняет женщину…

Он застыл.

– Она сказала вам, что я ее соблазнил?

Бернис коротко взмахнула рукой, отметая вопрос.

– В этом не было необходимости. Я поняла, что между вами что-то произошло, как только увидела вас обоих сегодня за завтраком. Мне хорошо известно, что некоторые мужчины смотрят на вдов как на легкую добычу, но, признаюсь, сэр, я и в мыслях не держала, что вы можете так обойтись с моей племянницей. Вы должны знать, что, несмотря на ее положение вдовы, она мало искушена в вопросе взаимоотношений с мужчинами.

– Я знаю, – процедил он сквозь зубы.

Она уперлась в него взглядом.

– Разумеется, знаете.

– Постойте-ка, мэм. – Артемис отбросил брелок и сел прямо, сложив на груди руки. – Вы зря на меня нападаете. Вам надо увещевать не меня, а вашу племянницу, ведь это она отказывается всерьез обсуждать сложившуюся ситуацию. Я пытался поговорить с ней сегодня днем, перед тем как мы отправились в дом Питни, но она не хочет ничего слушать.

– Если у вас честные намерения, то вы обязаны взять инициативу на себя.

– Какие намерения? – рассердился Артемис. – Она заявила, что ничего не изменилось, и повторила это несколько раз.

– Ерунда! Конечно же, изменилось. Между вами возник роман.

– Мэделин утверждает, что это не меняет дела. Дескать, в глазах света она осталась все той же Грешной Вдовой, какой была вчера.

– Да-да, она и мне плела эту чушь. Но это же просто смешно! В нашей семье никогда не прислушивались к мнению света. Мы придаем значение только фактам. – Бернис бросила на него хмурый взгляд. – А факт налицо: еще вчера моя племянница была невинной молодой женщиной, а сегодня она уже не так невинна. И виноваты в этом вы, сэр.

– Вот и скажите ей это, мисс Рид, потому что меня она слушать не станет. – Он прищурился. – Вообще-то мне начинает казаться, что она просто использует меня в своих интересах.

Бернис округлила глаза:

– Использует вас?

– Вот именно. Я нужен ей, чтобы найти это проклятое привидение, которое вас преследует. Она обращается со мной как начальница, а не как любовница.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду. – Бернис вытянула губы. – Все дело в призраке Ренвика, верно?

Артемис выдержал паузу, но Бернис не пыталась его разубедить. Тогда он встал и крупно прошагал к окну.

– Едва ли она питает ко мне какие-то теплые чувства.

– А вы ее спрашивали?

– Ни к чему задавать прямые вопросы, – спокойно сказал он. – Ваша племянница ясно дала понять, что испытывает глубокую неприязнь ко всем джентльменам, связанным с Обществом ванза, и старается не иметь с ними никаких дел. А я ванзагарец, и этим все сказано.

Наступило короткое напряженное молчание. Артемис обернулся к Бернис и с удивлением наткнулся на ее задумчивый взгляд. Она сидела, похлопывая пальцем по подлокотнику кресла.

– Мне кажется, вы не совсем верно понимаете ситуацию, сэр, – наконец проговорила Бернис.

– Вот как? И что же, по-вашему, я не понимаю, мэм?

– Мэделин старается избегать ванзагарцев вовсе не потому, что они все ей неприятны.

– Напротив, она при каждом удобном случае указывает на недостатки всех последователей этой философии. По ее мнению, члены ванзагарского общества в лучшем случае полоумные чудаки вроде Линслейда и Питни, а в худшем – опасные злодеи.

– Послушайте меня, сэр. Мэделин корит себя за то, что попалась на удочку Ренвика Девериджа. Ей кажется, что если бы она не поддалась его обаянию и не вышла за него замуж, то ее отец был бы сейчас жив.

Артемис застыл.

– Да, она не доверяет – но не ванзагарцам. – Бернис помолчала. – Она не доверяет себе самой, своей женской интуиции.

Освинн, пошатываясь, вышел из прокуренного игорного дома вместе со своим новым знакомым и попытался сосредоточить взгляд на стоявшем на улице наемном экипаже. Он явственно слышал, как переступает копытами лошадь и позвякивает упряжь. Он прищурился, но очертания экипажа поплыли у него перед глазами. Конечно, сегодня вечером он изрядно выпил, но ведь не больше обычного. В любом случае, как бы ни был он пьян – а это случалось частенько, – с его зрением никогда не случалось подобных казусов. Может, все дело в легком тумане?

Он тряхнул головой, пытаясь Прояснить мысли, и хлопнул по плечу своего нового приятеля. Златовласый мужчина назвался поэтом. У него было красивое лицо и движения, полные томной грации.

К тому же поэт был франтом. Его наряд составляли темное пальто элегантного покроя, галстук, завязанный особым затейливым узлом, и весьма необычная прогулочная трость с золотым набалдашником в форме головы хищной птицы.

Всем своим видом поэт выражал скуку, усталость от мирских сует и презрение к окружающим. Освинну льстило, что этот златовласый щеголь обратил на него внимание. Как видно, поэт разглядел в нем человека особенного, склонного к экзотическим наслаждениям.

– На сегодня мне хватит вина и карт, – объявил Освинн. – Прокачусь-ка в одно заведение на Роуз-лейн. Хотите со мной? – Он игриво подмигнул. – Говорят, у старой хозяйки сегодня пополнение: с аукциона поступили новые девочки, из деревни.

Поэт бросил на него беглый взгляд, в котором сквозила невыразимая скука:

– Толпа робких, испуганных молочниц?

Освинн пожал плечами.

– И среди них – непременно один-два молоденьких молочника. – Он усмехнулся, довольный собственной шуткой. – Миссис Берд славится своим умением угождать любым вкусам.

Поэт остановился на тротуаре, удивленно-насмешливо вскинув бровь.

– Странно, что человек с вашим опытом так легко довольствуется подобными развлечениями. Какая радость – переспать с глупой фермерской дочкой, которую до одури накачали снотворным?

– Ну…

– А что касается мальчиков, то мне доподлинно известно, что миссис Берд получает их из воровских кварталов. Они ловко обчистят ваши карманы, пока вы будете отдыхать после сеанса любви.

Снисходительный тон нового знакомого несколько раздражал Освинна, но он не мог не признать, что поэт – человек чрезвычайно тонкой душевной организации. А всем известно, что такие люди предпочитают самый изысканный разврат. Видимо, это как-то связано с их поэтическим ремеслом. Слухи о похождениях Байрона в непристойных кварталах стали уже притчей во языцех.

Освинн пожал плечами, отстаивая собственные пристрастия: