Битва при Мисилмери сломила сарацинское сопротивление на Сицилии. Аюб рискнул не только своей армией, но всей своей политической и военной репутацией и проиграл. Собрав своих оставшихся в живых соратников, он вернулся в Африку, чтобы больше не возвращаться. На острове царил хаос, мусульман охватило глубокое отчаяние. Их армия была разбита, вожди погибли или бежали, и у них не осталось никакой надежды противостоять натиску нормандцев. Палермо находился всего в десяти милях от Мисилмери; конечно, они будут защищать его как могут, но надо смотреть правде в глаза – их столица обречена. А когда она падет перед христианами, немногие арабские крепости, оставшиеся на острове, разделят ее участь.

Но Рожер не был готов к тому, чтобы штурмовать столицу. Он не рассчитывал, что горожане сдадутся без борьбы, а его собственное войско, хотя и побеждало в открытых сражениях, едва ли годилось для того, чтобы вести осаду. Кроме того, взятие Палермо означало подчинение всего острова, что, в свою очередь, влекло за собой проблемы контроля и управления, которые он, имея в своем распоряжении несколько сотен людей, не мог разрешить. К счастью, спешить и не требовалось: сарацины были слишком деморализованы, чтобы быстро перегруппироваться. Лучше подождать с дальнейшими наступательными операциями до того момента, когда Роберт наведет порядок в Апулии. И тогда уж они вдвоем возьмутся за сицилийскую проблему всерьез.

Подавив восстание, Роберт Гвискар обошелся со своими взбунтовавшимися вассалами на редкость милосердно. У некоторых были отняты их владения, но большинство – включая Годфри из Конверсано, одного из зачинщиков бунта, остались безнаказанными. Как всегда, у Гвискара имелись на это свои причины: он нуждался в любых союзниках, чтобы нанести последний решительный удар грекам. Византия была озабочена сельджукской угрозой, и это давало Гвискару великолепную и долгожданную возможность уничтожить последние оплоты имперской власти на полуострове. Ныне, когда его собственные затруднения были преодолены, он мог воспользоваться представившимся случаем. Первым делом он призвал всех нормандцев и лангобардов в Италии присоединиться к нему: греки прочно утвердились на полуострове за пять веков оккупации, и даже без поддержки из Константинополя вытеснить их будет не так просто. Затем, не дожидаясь, пока кто-то откликнется на призыв, он со своей армией отправился в Бари.

Столица византийской Лангобардии, штаб-квартира греческой армии на полуострове, самый богатый и неприступный апулийский город, именно Бари должен был стать объектом того решительного удара, который задумал Гвискар. Но герцог Апулии прекрасно понимал, что успешная осада такого города представляет собой серьезную военную операцию, крупнейшую из всех, в каких принимали участие нормандцы за пятьдесят лет своего пребывания в Италии. Старый город стоял на узком мысу, выдающемся на север в Адриатическом море: Роберту предстоял штурм массивных городских стен на суше и полная блокада города с моря. В этом состояла главная сложность. Нормандцы не имели опыта морских сражений. Те суда, которые у них были, использовались главным образом как транспорт, но даже в этих случаях команды кораблей обычно состояли из калабрийских греков. Для греческого населения Апулии море было неотъемлемой частью их жизни. От него зависело их благополучие, оно давало пищу, защищало, обеспечивало развитие их торговых связей, языка и культуры; и именно поэтому они прославились по всему Средиземноморью как умелые и надежные мореходы. В Бари имелись корабли всех видов, и Перенос из Дураццо при необходимости мог пополнить его флот. Зная за собой такое преимущество, горожане не слишком тревожились.

И всячески это показывали. Прохаживаясь взад-вперед по крепостной стене, они подбрасывали в воздух разные драгоценные вещи из городской сокровищницы, с помощью золотых и серебряных блюд пускали солнечные зайчики в глаза нормандцам, неловко столпившимся в свежевырытых рвах внизу, и смеялись над общеизвестной жадностью Гвискара, приглашая его подняться и взять себе то, что он видит. Но Роберт, рассказывает Малатерра, не оставался в долгу и радостно выкрикивал слова благодарности добрым горожанам за то, что они так хорошо сберегли для него его собственность, уверял, что скоро избавит от этой обузы.

Герцога Апулийского часто недооценивали, ему обычно удавалось быстро развеять это заблуждение. Первой неожиданностью для барийцев стало появление у их берегов нормандских кораблей. Сицилийский опыт и в особенности неудачная попытка осады Палермо, предпринятая четырьмя годами раньше, убедили Роберта в необходимости и важности поддержки с моря. Сразу по возвращении он стал собирать корабли по всему Адриатическому побережью, и, хотя сначала флот предназначался скорее для борьбы против сарацин, нежели против греков, теперь Роберт привел все имевшиеся в его распоряжении суда в Бари. Тогда его морские силы не шли ни в какое сравнение с тем флотом, которым он обладал через несколько лет, но они сделали свое дело. Выстроив корабли в ряд и соединив их большой железной цепью, скованной специально для этого случая, Роберт обнес заграждениями весь мыс, на котором стоял город. Корабли, располагавшиеся на концах шеренги, были пришвартованы к хорошо защищенному пирсу, таким образом воины могли взойти на эти корабли и, переходя с судна на судно, добраться до того звена в цепочке, на которое будет направлена атака. Тем временем нормандская армия расположилась вдоль стен и перекрыла все подходы к городу с суши. К немалому удивлению его жителей, город оказался в кольце. Никакие насмешки больше не доносились с крепостных стен. 5 августа 1068 г. началась знаменитая осада Бари.

Она была долгой и дорого обошлась обеим сторонам. Греческий военачальник Византий сумел каким-то образом проскользнуть через ряды нормандцев и спастись от преследования; он благополучно добрался до Константинополя и убедил императрицу организовать спасательную экспедицию. (Ему повезло, что он прибыл уже после отъезда императора в Малую Азию: Роман, которого нормандцы, находившиеся на расстоянии в семьсот миль, заботили гораздо меньше, чем сельджукские орды у дверей, запросто мог отказать.) В начале 1069 г. греческие корабли появились в Адриатике. Нормандцы их перехватили и после первых неудачных попыток все же потопили двенадцать грузовых судов у Монополи; но кордон вокруг Бари не выдержал прямого удара, и несколько кораблей, включая тот, на котором плыл Византий вместе с новым катапаном и выдающимся военачальником Стефаном Патераном, прорвались в гавань, доставив оружие и припасы осажденному городу. Случившееся не только задело гордость нормандцев, но и порождало мрачные сомнения; ведь если они не в состоянии обеспечить полную блокаду, Бари может стоять вечно. Но герцог Апулийский не отступал. Осада продолжалась весь 1069 г. и, несмотря на убийство Византия в июле, весь 1070 г. тоже. Однажды осенью Патеран, забеспокоившись из-за угрозы голода, а также из-за того, что некоторые горожане стали открыто выражать свои пронормандские настроения, задумал, в свою очередь, убить Гвискара. Однажды вечером, когда Роберт обедал в лачуге из бревен и прутьев, которую построили для него у крепостной стены, наемный убийца подкрался и метнул в него отравленное копье через щель в стене. Если верить Вильгельму из Апулии, только жестокая простуда, донимавшая Роберта, которая заставила его в этот самый момент наклонить голову под стол, чтобы откашляться, спасла ему жизнь. Благодаря счастливому стечению обстоятельств он остался цел и невредим, но на следующее утро нормандцы начали строить здание из камня, без щелей, чтобы в дальнейшем уберечь своего предводителя от подобных инцидентов.