— Как прогнали? — не понял я.

Он нарисовал в воздухе нечто похожее на морского конька. Фигуру. Общее изгнание из места. Я знал, что это такое.

— Большой был рисунок? — быстро спросил я.

— Ага.

— Ты знаешь, кто его рисовал?

— Человек в красных туфлях.

Одного такого я знал. Выходит, у господина Александра есть таланты и опыт настоящего стража.

— Потом ты его видел?

— Ага. Видел — Он болтал ногами, поглядывая по сторонам, и было видно, что разговор ему не слишком интересен. — Позавчера. Он рисовал другие знаки.

— Какие?

— На месяц похож. Узкий. Вот такой. — Движением тонкого пальца он попытался воспроизвести изображение. — Только здесь словно вырез. А тут вот такая вот штука.

Внутренне я похолодел. Фигурой эта штука не была. Я видел ее в университетских книгах во время обучения своему ремеслу. И однажды мы обсуждали ее с Герой. Все гораздо серьезнее, чем можно было предположить.

Пугало, увидев контур рисунка, едва не сверзилось вниз, на Проповедника, околачивающегося на улице.

— Где он ее рисовал? — стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, спросил я.

— Вон там. — Мальчишка показал пальцем на восток. — Прямо на крыше. Он меня не заметил.

— Спасибо, — поблагодарил я его.

Крыша была очень приметная. Да и само здание тоже. Собор Святого Николая.

Судя по часам на Цветочной площади, было без четверти двенадцать. Всего пятнадцать минут оставалось жить епископу Урбану, а также всем, кто слушает его в соборе. Я был не уверен, что успею хоть что-то сделать, но попытаться стоило.

Мне пришлось нестись сквозь толпу, запрудившую улицы, распихивая всех локтями. В спину неслись ругательства и проклятия. Поняв, что этой дорогой я успею только для того, чтобы увидеть, как из церкви выносят погибших, я бросился в узкое переплетение улиц, переулков и задворков Старого города. Я худо-бедно помнил путь и знал, что, если свернуть на приметном перекрестке, возле углового дома, в котором скрывалась старая аптека, можно выскочить к стене северного нефа огромного собора.

Шум центральных улиц на какое-то время стих, я слышал лишь топот своих каблуков и тяжелое дыхание. Проповедник и Пугало давно отстали. Людей становилось все меньше и меньше, зато, свернув за аптекой с запыленной витриной и подняв голову вверх, я увидел звонницу на фоне неба, зажатого с двух сторон высокими стенами домов, жмущихся друг к другу в узком переулке.

Бегущих следом за мной я услышал, только когда остановился, чтобы перевести дух. Двое господ в шапках зажиточных горожан без всяких экивоков обнажили стилеты и бросились на меня. Это была очень досадная задержка.

Я поднырнул под руку со стилетом, разворачиваясь, полоснул нападавшего кинжалом по ребрам, разрывая его подбитую ватой щегольскую куртку. Второй господин ткнул меня обратным хватом, я ответил ложным ударом с финтом, и он, закрывая шею и надключичную ямку, открыл подмышку, чем я и воспользовался.

Раненый тонко взвизгнул, отскочил к стене и сполз по ней, зажимая рукой хлещущую кровь. Его товарищ, несмотря на глубокий порез на правом боку, атаковал меня снова. Я блокировал его локоть предплечьем и, используя вражескую руку, как рычаг, отправил противника в полет к стене, затем припечатав лицом к ней же. Кинжал мелькнул у него под коленом, и больше я мог не думать о том, что эта парочка станет для меня помехой.

Вот только появилась другая препона. Господин Александр, на этот раз одетый просто и неброско, закрывал мне дорогу к церкви. С ним были еще четверо. У всех в руках арбалеты. Я, сам того не желая, быстро оглянулся назад, но переулок был слишком длинный, чтобы они в меня не попали.

Магистр Ордена, заметив мое движение, дружелюбно улыбнулся:

— Вы ведь не думали, что мы не будем за вами следить, господин Нормайенн? Право, мне кажется, я зря говорил вам о ростовщике, который копит, но не может потратить. Memento mori.[18]

— Очень ловкой была идея поднять кладбище, — сказал я. — Епископ не мог мимо такого проехать и оказался в ловушке, которую вы для него устроили. И души вы прогнали тоже ловко. На тот случай, если какой-нибудь страж что-нибудь от них узнает.

— Ну у нас получилось не со всеми. Но это уже неважно. — Он дал знак арбалетчикам выйти вперед. — Последнее слово?

— Вселить тварь в колокол тоже было прекрасной идеей, но Церковь вам этого не простит.

— Нам? — делано удивился он, — А при чем здесь мы? Это все колдуны и ведьмы. А быть может, благородные, не слишком довольные епископом? Пусть Церковь и князь спрашивают с них. Хотя… Вы знаете, Людвиг, я начинаю думать, что здесь замешаны стражи душ. Одного как раз подстрелят сегодня.

В этот момент на них сверху упало Пугало. Эффект был почище появления Дьявола во плоти в благочестивом монастыре непорочных малиссок. Правда, отсутствовали гром, молнии, адское пламя и вонь серы. Но все равно впечатляюще.

Страшный серп рассек господину Александру, единственному из тех, кто мог его видеть, левую ногу от бедра до стопы. Я прыгнул в сторону и перекатился по грязной мостовой, и два болта с шелестом пролетели мимо. Больше не стреляли, потому что старина Пугало устроило кровавую жатву. Ничего не понимающие люди падали на алую от крови мостовую с рассеченными шеями и распоротыми животами.

Александр, приподнявшись на локте, ударил в Пугало серым облаком, то пошатнулось, несколько соломинок в его шляпе закрутились, словно от сильной жары. Но одушевленный, как я и предполагал, оказался гораздо мощнее, чем выглядел. Пугало подошло к раненому и одним широким движением острого серпа отрубило тому голову. А затем с удовольствием легло в кровь.

Я ему не мешал, потому что уже несся по переулку, выскочил к церкви, бросился вдоль ее стены к центральной площади. Впереди было настоящее столпотворение. Стражники и люди в приметных рясах Псов Господних.

— Остановите молитву! — заорал я. — Остановите молитву!

Не заметить и не услышать меня было довольно сложно.

Двое крепких парней с бритыми затылками, по недоразумению обряженных в рясы, обернулись. Один попытался схватить меня своей похожей на лопату лапищей за шиворот, но я увернулся от него, врезался в корпус другого, да так, что тот охнул и отступил на шаг. Но свой успех я развить не успел. В моей голове зазвучала церковная музыка, ноги стали ватными, и я рухнул на колени, словно собирался прочесть молитву.

Мне тут же скрутил руки один из монахов, я открыл рот, но пудовый кулак второго врезался мне в живот. Совершенно ненужная мера. Я и так лишился возможности говорить. Язык просто прилип к моему небу. Быстро подошел человек в темно-коричневой рясе старшего инквизитора, тот самый, что шарахнул по мне своей благочестивой магией, процедил сквозь зубы: