Впрочем, после того, как за нами троими (еще и Нинка ведь!) захлопнулась тяжелая дверь из темного набухшего твердого дерева, скрипучая, на ржавых петлях, — всякое желание перебирать перипетии этих последних минут отпало. Случилось — значит случилось. Я сел на топчан в самом углу, посадил на колени всхлипывающую Нинку и погрузился в полусон-полузабытье. Тогда и пошли эти дурацкие, не имеющие отношения к происходящему размышления о жизни: дескать, у меня масса хороших качеств. Например, порой…

И так — снова.

Подземелье, куда нас поместили, оказалось куда большего размера, чем мне почудилось сначала. Когда глаза немного привыкли к темноте, я разглядел, что мы находимся в довольно просторном помещении размером с нормальную такую трехкомнатную квартиру. По крайней мере, побольше моей (которая сейчас кажется мне мифом и небывальщиной, словно она никогда не доставалась мне от бабушки и не жил я там сначала с Леной, а потом один!). Глубокое подземелье… Однако же здесь не было угольно-черной непроницаемой тьмы, какая царит в глухих, полностью изолированных от света помещениях. Несколько размытых серых полос пробивались откуда-то сверху, и воздух в подземелье не был затхлым, неподвижным. Значит, здесь было что-то вроде воздухопровода или даже воздухозаборника. Я аккуратно ссадил с себя племянницу, встал и медленно, придерживаясь рукой за каменную кладку, проследовал к дальней стене. Задрав голову, разглядел, что потолочное перекрытие составляют сильно закопченные мощные балки. До меня донесся слабый, задыхающийся голос Телятникова:

— Винни, мы уже в аду, что ли? Как-то тут сыровато для преисподней… там все-таки потеплее должно быть… климатический режим — жара…

— Да замолчи ты, — с досадой сказал я заплетающимся языком. — И так наговорили… свыше всякой м-меры. В веселое место мы угодили, Макарка. Наверно, в СИЗО мне и то лучше бы пришлось. Там хоть лампочка горит… кажется.

— Зато там такое изысканное общество, что я лучше тут буду с крысами и мокрицами отдыхать, — проворчал Телятников. Безусловно, в этом он прав. Общество… Я произнес это слово про себя и как раз тут заметил, что нас в подземелье не трое.

Четверо.

В углу, съежившись, сидел человек. Человек?.. После встречи с милейшими созданиями колдуна Гаппонка Седьмого я мало был настроен гадать и потому, пошарив по карманам джинсов, выудил оттуда зажигалку. Колесико крутнулось раз и другой, разбрасывая искры, и при свете маленького язычка пламени я увидел сгорбившегося старика с седой бородой. Старик сидел неподвижно и не шевельнулся и тогда, когда я поднес зажигалку едва ли не к самому его лицу и выговорил:

— Совсем сдурели — дедов сажать! Помереть спокойно не дадут. Дедуль, а тебя-то за что сюда сплавили, а?

Дед пожевал губами. Он больше ничего не сделал, только пожевал губами, но этого хватило: я УЗНАЛ его. Если бы мне сказали, что я смогу узнать человека, которого видел до того всего лишь раз в жизни, и смогу узнать почти в полной темноте, при неверном свете зажигалки в подрагивающих руках, — я сильно бы усомнился. У меня вообще плохая память на лица, а выпитое вино только усугубляет кратковременность этой памяти.

Зажигалка уже раскалилась и обжигала мне пальцы, но я держал ее зажженной и разглядывал, разглядывал это лицо с седой бородой, с глубокими морщинами на лбу, на впалых щеках, переносице и в уголках глаз. Конечно, я не мог не узнать его! Это был один из тех трех дедов, которых тут, в этом мире, именовали братьями Волохами. ОН!!! Один из тех троих, со встречи с которыми и начались наши злоключения! Один из тех троих, что оставили нас один на один с проклятыми талисманами из чужого, непонятного, дурно устроенного и невесть как управляемого мира! Из тех… из тех!..

— Ты!.. — сказал я и задохнулся. — Это… это ты, дед! Это ты бегал наперегонки за пивом! Это ваше чертово наследство я пытался делить и…

И я сунул зажигалку ему под нос. Морщинистые темные веки дрогнули и поползли. Блики от маленького язычка пламени запрыгали в водянистых светло-голубых, с красными прожилками, глазах напротив меня.

— Ты!..

Тут он заговорил.

— Ох, не памятливый я, батюшка, — закряхтел старик, глядя куда-то мимо меня и явно принимая за кого-то другого. — И не трогал я того винограда. Я винограду и в рот-то не беру… у меня от него изжога, да, да, батюшка. И неправда это… напраслина… ох…

Усилием воли я остановил все нарастающую лавину слов, которые готовы были обрушиться на этого старика, с которым вновь свел меня очередной неисповедимый зигзаг судьбы. Нет! Спокойнее… В конце концов, нужно не орать на старикана, а попытаться выяснить, КАК могло произойти все то, что в конечном итоге привело меня сюда. В этот странный мир, в котором, кажется, мне предстоит как можно скорее определить свое место, чтобы не затеряться навсегда. Я облизнул пересохшие губы и позвал:

— Макар! Макар, что ли!..

— Ну что? — донеслось до меня его недовольное бормотание.

— Макар, подойди сюда. Да подойди сюда, Телятников, тебе говорю, брюхо ты неповоротливое!

…Эх, как всплеснул руками Телятников, когда глянул прямо в морщинистое лицо нашего старого знакомого; В отличие от меня, он тут же перешел к практической части и один за другим задал старикану Волоху пять вопросов: 1) с какого перепугу он со своими бородачами тогда не вернулся? 2) это он нарочно оставил наследство именно нам, или ему по барабану, кому подкинуть свое магическое барахло? 3) что теперь делать и как отсюда выбраться? 4) какого дьявола? 5) на хрен надо было?.. Два последних вопроса, конечно, были не по существу, но могли способствовать лучшему усвоению трех первых пунктов. Правда, по лицу старика нельзя сказать, что он хорошо понял поставленные вопросы. Он заморгал морщинистыми своими веками и принялся молоть какую-то чушь, через слово поминая какого-то лесника Леонида, который якобы окончательно выжил из ума, и отсюда — все беды. Пришлось прибегнуть к физическому внушению — я легонько потряс старикана за плечи и закричал:

— Дед, ты что, не только глухой, но и тупой? Тебя ясно спросили! Отвечай!

Старик вдруг выпрямил сутулую спину и, глядя куда-то мимо меня, заявил:

— Я… я отказываюсь, отказываюсь отвечать, когда мне тыкают и обращаются неуважительно. Я — пожилой человек, у меня ревматизм, а тут такая возмутительная сырость! Между прочим, у меня есть имя и отчество!

— Вот-вот, — поспешил вставить я, — имя и отчество, отлично!.. Очень хотелось бы узнать его. А то нам про тебя известно только то, что ты нас отвратительно подставил вместе с двумя своими братцами, а всех вместе вас именуют Волохами.

— Так-так, — бормотал скверный старикашка, которого я уже не видел, потому как погасил перегревшуюся зажигалку, — очень, очень познавательно. Значит, вы говорите, что меня зовут Волох и что у меня есть два брата? Очень, очень интересно. А вы уверены, что это— мое имя? А то у меня плохая память… все время забываю, кто я такой и где нахожусь. Однажды я даже приревновал свою жену к этому леснику Леониду, совсем запамятовал, что у меня нет никакой жены… И, кажется, вообще не было.