В качестве единственного своего деяния на новом посту Геббельс провел ночью 30 апреля вместе с Борманом совещание, результатом которого стало решение о проведении с русскими переговоров о перемирии. В середине дня пришел ответ от Жукова с требованием безоговорочной капитуляции всех обитателей бункера. Вечером 1 мая, отравив предварительно своих детей, Йозеф и Магда Геббельс покончили жизнь самоубийством.

Одним из последних документов, подписанных Геббельсом, было дополнение к завещанию А. Гитлера. Вот оно:

«Фюрер приказал мне в случае крушения обороны имперской столицы покинуть Берлин и войти в назначенное им правительство в качестве ведущего его члена.

Впервые в жизни я категорически отказываюсь выполнить приказ фюрера. Моя жена и мои дети тоже отказываются выполнить его. Иначе – не говоря уже о том, что мы никогда не могли бы заставить себя покинуть фюрера в самую тяжелую для него минуту просто по человеческим мотивам и из личной преданности, – я в течение всей своей дальнейшей жизни чувствовал бы себя бесчестным изменником и подлым негодяем, потерявшим вместе с уважением к себе уважение своего народа, которое должно было бы стать предпосылкой моего личного служения делу устройства будущего германской нации и германского рейха.

В лихорадочной обстановке предательства, окружающей фюрера в эти критические дни, должно быть хотя бы несколько человек, которые остались безусловно верными ему до смерти, несмотря на то что это противоречит официальному, даже столь разумно обоснованному приказу, изложенному им в своем политическом завещании.

Я полагаю, что этим окажу наилучшую услугу немецкому народу и его будущему, ибо для тяжелых грядущих времен примеры еще важнее, чем люди. Люди, которые укажут нации путь к свободе, всегда найдутся. Но устройство нашей новой народно-национальной жизни было бы невозможно, если бы оно не развивалось на основе ясных, каждому понятных образцов. По этой причине я вместе с моей женой и от имени своих детей, которые слишком юны, чтобы высказываться самим, но, достигнув достаточно зрелого для этого возраста, безоговорочно присоединились бы к этому решению, заявляю о моем непоколебимом решении не покидать имперскую столицу даже в случае ее падения и лучше кончить подле фюрера жизнь, которая для меня лично не имеет больше никакой ценности, если я не смогу употребить ее, служа фюреру и оставаясь подле него. Написано в Берлине 29 апреля 1945 года в 5 часов 30 минут»[247].

Он ушел, как он сам считал, с высоко поднятой головой. Выглядел ли его уход достойно? Да! Последние дни и часы он работал над тем, чтобы именно так оно и было. Все, кто находился в это время вместе с ним, свидетельствовали: он не предал своих идеалов, не оставил того, кому безоговорочно верил. Все так. Но ушел-то он не один. За ним шли его жена, его маленькие дети, из фанатизма умерщвленные ею, солдаты, убитые на фронте, подростки и старики из фольксштурма, погибшие в безнадежных боях за Берлин, все те, кто не дождался конца войны. А ведь каждый из людей, – это лишь одно из звеньев. Умирает человек – и умирают те, кто мог бы у него родиться; умирают повторно те, кого он помнил из своих предков. Обрывается не одна нить, а тысячи нитей. Не надо обольщаться – толпа мертвецов идет не только за Геббельсом, но и за каждым идеологом, который считает, что заповедь «не убий», можно обойти, если цели будут уж очень высокие. Только есть ли на земле НАСТОЛЬКО высокие цели?

Йозеф Геббельс, имперский министр народного просвещения и пропаганды Берлин, 1934 г.

Сущность национал-социализма невозможно объяснить в сжатые сроки, ведь речь идет о рассмотрении процесса и идеи, которые мощно и динамично врываются в общественную жизнь Германии, основательно меняя все обстоятельства и взаимоотношения людей. Отсюда следует, что национал-социализм сегодня представляет собой не нечто свершившееся, а лишь свершаемое; что он подвержен текущим изменениям и поэтому не может быть охарактеризован окончательно.

Мы не хотим рассматривать национал-социализм в качестве всеобъемлющего явления. Наша задача – лишь разъяснить основные понятия данного учения, представить и обозначить те столпы, на которых покоится здание нашего мировоззрения, объясняя не только возможность, но и необходимость национал-социалистической реальности.

Национал-социализм, как каждое великое мировое учение, опирается на немногие основные понятия, заключающие в себе глубокий смысл.

Простое объяснение основных ошибок немецкой политики последних четырнадцати лет заключается в том, что мы, немцы, никогда не приходим к соглашению в вопросах, касающихся нашей судьбы, ни в качестве отдельных индивидов, ни будучи объединены в организацию или партию. Хотя и происходили дискуссии о понятиях, но исключалась возможность достичь единства в основных принципах нашей политической мысли, так как каждый считал себя вправе подразумевать под этими понятиями что-то свое. То, что один понимал под «демократией», другой рассматривал как «монархию»; один говорил «черно-бело-красное», другой – «черно-красно-золотое». В том, что один обозначал как «авторитарное государство», другой видел «парламентскую систему». Пришла пора вновь включить народные массы в политическую жизнь. Чтобы находить в них понимание, мы разработали ориентированную на народ пропаганду. Таким образом, мы вынесли на улицу ситуацию, понимание которой было доступно лишь нескольким специалистам и экспертам.

Мы обсуждали эти понятия до хрипоты. Если бы кто-то четырнадцать лет назад дал себе труд выяснить перед политическим противостоянием, что, собственно, каждый отдельный человек понимает под «демократией» или «монархией», под «системой» или «авторитарным государством», то стало бы очевидно, что мы, немцы, едины в основных принципах, просто по-разному их обозначаем.

Национал-социализм упростил мысли немецкого народа и привел их назад, к примитивным прототипам. Он свел сложные подходы политико-экономической жизни к самой простой формуле. Он естественным образом вложил ее объяснение в мозг маленькому человеку; при этом все было объяснено так просто, что стало доступно самому примитивному разуму Мы отказывались иметь дело с расплывчатыми, нечеткими и неясными понятиями, придавая всем вещам простой и ясный смысл.

В этом заключалась тайна наших успехов.

Гражданские партии ощущали себя не способными понять наш «культ примитивности». Они судили о нас с аристократической надменностью, придя к ошибочному мнению, что они являются государственными мужами, а мы – болтунами. В лучшем случае они рассматривали нас в качестве агитаторов и выразителей идей толпы. Но мы поставили перед собой другие задачи: захватить колеблющиеся троны, чтобы после передать их достойнейшим.

Мы обладаем способностью ясно видеть и представлять основные принципы ситуации в Германии и в немецкой общественной жизни. Мы также обладаем силой побуждать широкие массы нашего народа к борьбе за эти, по-новому увиденные принципы и основы политической жизни. Такой агитационный подход не остался без последствий и в плане мировой политики.