– Скажи этой женщине, что она заработается до смерти, – обронил, обращаясь к Пери, Менсур, сидевший за кухонным столом. При этом он не поднял глаз от своей любимой газеты, разумеется левоцентристской.

– Скажи этому мужчине, что это его сын сегодня женится. Такое событие бывает раз в жизни, – тут же парировала Сельма.

– Вы оба как дети малые, – вздохнула Пери. – Почему вы не можете нормально разговаривать друг с другом?

Отец перевернул газетную страницу, мать раскатала очередной ком теста. Пери, сидевшая между родителями, ощущала себя живым буфером.

– Как прошла ночь хны? – спросила она.

Сельма поджала губы, глаза смотрели с укоризной.

– Очень жаль, что тебя не было, – процедила она.

– Мама, я же все объяснила. Я не могла пропустить слишком много занятий.

– Все удивлялись, что тебя нет. Шептались за моей спиной. Мол, что за семья такая, старшего сына нет, дочери тоже нет!

– Значит, Умут тоже не приехал? – спросила Пери.

– Обещал. Говорил, приедет во что бы то ни стало. Я приготовила все его любимые блюда. Всем рассказала, что Умут обязательно будет. Но в самый последний момент он позвонил и сказал, что у него важные дела. Что за важные дела такие? Он что, дурой меня считает? Нет, не понимаю я этого парня.

Зато Пери понимала. После освобождения из тюрьмы Умут поселился в маленьком южном городке, в хижине, которую называл домом, и вел тихое, незаметное существование, собирая на берегу ракушки и делая из них безделушки для туристов. Они навещали его несколько раз, и Пери поразилась тому, какой робкой и неуверенной стала его улыбка. С родителями и сестрой Умут держался вежливо и сдержанно, как с чужими. Женщина, с которой он жил, – разведенка с двумя детьми – говорила, что характер у него прекрасный, но иногда бывают приступы депрессии, и тогда он становится раздражительным и брюзгливым, целыми днями лежит в постели, отказываясь даже умываться. Иногда его так «переклинивает», жаловалась сожительница Умута, что ей приходится днем и ночью не спускать с него глаз, из страха, что он наложит на себя руки. Страх этот так силен, что она прячет от него бритвы и другие режущие предметы. Впрочем, подруга Умута предпочитала не распространяться о своих тревогах и подозрениях, а члены семьи Налбантоглу воздерживались от расспросов, опасаясь, что правда окажется для них непосильной.

– Мама, прости, я обязательно приехала бы, если бы могла, – сказала Пери, ссориться с матерью ей хотелось меньше всего. – Расскажи, как все прошло.

– Ой, да как обычно, – пожала плечами Сельма. – Ничего из ряда вон выходящего. Теперь они ждут, что мы прольем на них дождь из бриллиантов.

Как дотошный счетовод, Сельма записывала, сколько денег потратила на свадьбу семья жениха и сколько – семья невесты, сколько гостей пригласила та и другая сторона и так далее. Она словно взвешивала все свадебные расходы на невидимых бакалейных весах и ревниво следила за тем, чтобы чаша затрат одной семьи не перевесила другую чашу. Пери поражалась, наблюдая, как ее мать, только что горько сетовавшая на будущих родственников, обвиняя их в скупости и расточительности одновременно, минуту спустя щебечет по телефону с матерью невесты, вознося хвалы ей, ее мужу и их дочери.

Впрочем, несмотря на все невысказанные претензии, у семьи невесты имелось одно качество, за которое Сельма могла простить им все остальное. Они были очень религиозны.

– Должна признать, они привели на ночь хны замечательного ходжу, – сообщила она. – Голос как у соловья! Все плакали. Да и что тут говорить, по части благочестия эта семья не идет ни в какое сравнение с нашей. У них в роду были ходжи и шейхи.

Последние слова она произнесла с нажимом, делая все возможное, чтобы они достигли грешных ушей ее мужа.

– Прекрасно! – подал голос Менсур. – Это значит, что у них в роду столько же еретиков. Пери, объясни своей матери, что это один из основных законов диалектики. Закон единства и борьбы противоположностей. Там, где много святых, должно быть не меньше грешников!

Сельма нахмурилась:

– Пери, скажи своему отцу, что он несет околесицу!

– Папа, мама, прошу вас, хватит! – взмолилась Пери. – Хотя бы в такой день не надо ссориться. Мой брат нашел женщину, которая сделает его счастливым, и берет ее в жены. Мы все должны радоваться этому. А все остальное не имеет значения.

Невесту она видела всего пару раз. Юная девушка с ямочками на щеках и карими глазами, которые округлялись при малейшем удивлении. Судя по всему, нрав у нее был кроткий и покладистый. Она обожала золотые браслеты и носила хиджаб в так называемом дубайском стиле. От нее Пери узнала, что стамбульский стиль идет круглолицым, дубайский – тем, у кого лицо овальное, а иранский – тем, у кого квадратное. Выяснилось, что Пери совершенно не курсе современной мусульманской моды, и такие новинки, как хиджаб от-кутюр, халяльные брюки и купальный костюм буркини, прошли мимо нее.

В отличие от многих противников исламского фундаментализма, включая ее отца, Пери вполне спокойно относилась к женщинам с покрытыми головами, особенно с тех пор, как подружилась с Моной. Пери больше интересовало, что у человека в голове, а не то, чем она накрыта. Именно этот принцип и определил ее отношение к невесте брата. Против внешнего вида будущей родственницы она ничего не имела и все же смотрела на нее свысока, не признаваясь в этом не только родителям, но и себе самой. Девушка совсем не любила читать и наверняка после школы не открыла ни одной книги. Говорить с ней было совершенно не о чем. Все, что ее интересовало: телевизионные шоу и сериалы, косметика, низкокалорийные диеты, – не вызывало ни малейшего интереса у Пери. Впрочем, в невежестве будущий муж ей вполне соответствовал. Пери, втайне презиравшая своего брата, не могла припомнить, был ли у нее когда-нибудь хотя бы один содержательный разговор с Хаканом.

Надо сказать, интеллектуальный снобизм Пери распространялся исключительно на молодежь. К невежеству представителей старшего поколения она относилась более снисходительно, считая, что у них не было возможности получить знания. Но любой человек ее возраста, смотревший на книги как на деталь интерьера, переставал для нее существовать.

«Если я и влюблюсь, – обещала она себе, – то только в очень умного человека. Внешность, возраст, положение – все это ерунда. Ум – вот единственное, что имеет значение».

* * *

Для свадебного торжества был арендован большой банкетный зал в пятизвездочном отеле, откуда открывался дивный вид на Босфор. Атласные дорожки на столах, гирлянды из шелковых цветов, стулья, украшенные лентами и золотыми бантами, огромный восьмиярусный торт с изящной аркой из сахарных листьев, сделанных вручную. Венчало все это великолепие установленное в центре зала хрустальное дерево, переливавшееся всеми цветами радуги. Пери не сомневалась, что свадьба поглотила значительную часть родительских сбережений. А ведь учеба в Оксфорде тоже была весьма обременительна для семейного бюджета. С изумлением взирая на окружавшую ее роскошь, Пери решила, что, вернувшись в Англию, непременно найдет работу на неполный день.