На этот раз не стали спрашивать на проходной разрешения.

– Ни тамруат! [Это полиция! – тайск.] – басовито, очень нетипично для тайца закричал Нынг, выскакивая первым из фургона. – Хок ма пхром чу мук хын! [Выходить с поднятыми руками! – тайск.]

Прошло несколько секунд, которые трое охранников, сидевших в будке, провели в нерешительности. Не настолько же у них «большой» начальник, чтобы сейчас оказать сопротивление?..

Наконец наружу медленно вышел старший с руками на затылке.

Нынг предъявил ордер на арест Лангдуана, велел открыть ворота.

«Дуболом, конечно, – думал Андрей, еще не простивший командиру угробленный мотоцикл. – Но вовсе не дэбин, дело свое знает».

Во дворе с минуту простояли перед запертой дверью особняка. Было видно, что Нынг уже завелся не хуже Огневского, кричал на охранников Лангдуана и требовал открыть.

– Да ладно, – сказал ему Андрей со злой улыбкой, – сейчас вышибем, так даже веселее.

Но дверь открылась сама, и перепуганный слуга изнутри проговорил:

– Кхун Савил ждет вас в кабинете, я провожу…

Так вот почему не открывали сразу – «большой человек» дал себе время выбраться из постели, прихорошиться и встретить незваных гостей в подходящем виде.

Тайский олигарх сидел в кресле за богатым столом темного дерева. На нем был дорогой халат поверх белой рубашки – он что, сериалов про старую Англию насмотрелся? Савил был худощавый, лобастый, с залысинами в седых волосах. Его узкое лицо с блестящими глазами не выражало ничего.

– Вот и всё, Лангдуан, – сказал Огневский по-английски, – «страшный русский» пришел.

На невозмутимом лице «большого человека» что-то слегка дрогнуло, но и только.

– Камень мне не нужен, – продолжал Андрей, – я ищу пропавшего Шестова. То, что ваше состояние основано на краденой драгоценности, полученной от беглого российского уголовника, меня не интересует. Пусть этим занимаются полиция и дипломаты. Но вы послали пятерых бандитов, чтобы устранить меня и кхун Ум, оперативницу специального отдела. Теперь она тяжело ранена. Один из ваших головорезов вас выдал, так что не отпирайтесь. Вот за это нападение вы мне точно ответите. Остался единственный шанс меня задобрить – немедленно говорите, где Шестов и Рачавади.

– У вас есть заверенные показания этого «головореза»? – холодно спросил Лангдуан.

– Мне показания нужны не больше, чем вашим бандитам, – ответил Огневский.

Олигарх нахмурился, не понимая.

– Угадайте, – сказал Андрей, – почему нанятые вами наемники сейчас лежат на дне Тайского залива, а я здесь? И даже местная полиция меня не остановила, а наоборот, привела сюда? Потому что я такой же головорез, как они, только уровень у меня куда как выше. Вам, Лангдуан, закон не писан – но мне и подавно. Из-за вас чуть не погибла моя напарница, и за это вам придется ответить.

– Вы позволите ему мне так угрожать? – возмущенно спросил Савил у Нынга.

– К сожалению, Кхун Нынг плохо знает английский язык, – ответил за него Андрей, – и не понимает, что я сейчас говорю. Как неудобно вышло…

Нынг невозмутимо смотрел перед собой.

– Даже если вы сейчас выкрутитесь, – продолжал Андрей, – думаете, что ваша доморощенная служба безопасности вроде тех олухов в будке сможет помешать мне добраться до вашей глотки? Кхун Нынг? Что ж, пусть он потом поймает меня и упечет в тайскую тюрьму, это его работа.

Савил опустил голову на руки.

– У вас в России вообще нормальные люди есть? – спросил он ядовито, но уже без тона превосходства. Его крутой лоб рассекла глубокая морщина. – Знал я в жизни нескольких русских: первый меня озолотил, второй чуть не зарезал. Вы, похоже, типа второго… Да черт с вами со всеми!..

Он откинулся в кресле и нажал кнопку вызова слуги.

– Чуэй висэки на, саам гэу [виски и три стакана. – тайск.], – буркнул он вошедшему работнику.

Принесли бутылку дорого виски и бокалы.

Огневский и Нынг пить не стали, а Савил, усмехнувшись, налил себе полный стакан и приложился.

– Старик-настоятель еще командует на острове? – спросил он. – Крупный такой? Вздорный был человек и мелочный… Неужели он вам все рассказал, интересно почему? Он, в отличие от меня, «страшных русских» больше не боится.

Огневский сжал зубы, вспоминая Умку, которая непонятно как уговорила сухаря-монаха.

– Рассказывайте все, что знаете, – процедил он.

– Скука там была невыносимая, на этом острове, – задумчиво начал Лангдуан. – И жара. Кругом море, отражает солнце, как линза. Покрываешься загаром, словно батрак из Исана. Не знаю уж, за что фаранги так любят лежать и загорать на пляжах, столько денег платят… И вдруг посреди всей этой тоски появился Сэтаас, этот старый больной русский. Втайне от настоятеля мы стали собираться у него по ночам, слушать рассказы о криминальных войнах в России.

Глаза Лангдуана вдруг мечтательно заблестели – негодяю, похоже, нравилась вспоминать давние события.

– О, какие это были истории! – Савил сделал еще глоток. – «Рамаяна» по сравнению с ними ничто! Особенно для меня. Я ведь и сам до монастыря ошивался на дне жизни и дорогу наверх оттуда видел только одну, через кровь и удачу, как тогда говорили. Удачи не хватило, а кровь из самого чуть всю не выпустили. После одной заварухи кое-как откачали меня, родители отдали на это последние деньги. А потом сплавили в монастырь, может, хоть там ума наберусь. Ну я и набирался…

Он рассмеялся сухо.

– Незадолго до смерти Сэтаас позвал нас к себе, всех троих. Он уже с трудом говорил, так что Хинхой не все разбирал и не мог перевести многие из его слов. «Спасибо, парни, от души, – прохрипел русский, – всегда думал, что сдохну в лагере в Сибири, а гляди, как выходит: на райском острове, с душевными людьми. Что ж, Стасик Хасанский в долгу не останется. Ну-ка, Хоша, – он так называл Хинхоя, – протяни руку». Он положил ему на ладонь огромный зеленый камень. «Думал, сначала батьке-настоятелю отдать, – продолжил он, – ну да жирновато ему будет. Вы ж еще молодые, вам в мир возвращаться, жизнь строить. Продайте за хорошую цену, только смотрите, чтоб не развели вас. Он очень дорого стоит. Ну и главному попу́ нашему тоже чего-нибудь отсыпьте, не обидьте». Он путано рассказал об истории камня, я мало что тогда понял. Уже позже, когда продавал, сам навел справки. Этот огромный изумруд раньше называли Нэт Ханг Хуссади – «Глаз слона». Через Сэтааса камень вернулся на родину – ведь когда-то он был в нашей королевской казне, получен еще в войнах с бирманцами в восемнадцатом веке, как часть контрибуции. А в начале двадцатого король Рама Пятый во время визита в Россию подарил его русскому царю – в благодарность за то, что его сына Чакрабона приняли