– Верно, – согласился Кривой. – Потому что я тоже фунгус.

Когда Хик-Хик и колонна фунгусов отдалились от дома Майлис, Кривой остался один. Он неподвижно стоял перед изгородью, и все его чувства были настороже. «Убей любого, кто попытается преодолеть изгородь» – таков был приказ. Перед ним расстилался луг, дальше темнел лес. За спиной находилось здание и окружавшая его изгородь.

Дом, осталь. Кривому, как и прочим фунгусам, трудно было понять, почему людям так нравятся искусственные своды. Фунгусы не нуждались в иной кровле над головой, кроме облаков, питавших дождем их тела. Но, неподвижно стоя перед осталем, Кривой кое-что понял о людях. Стены не позволяли ему видеть обитателей осталя, но обостренная фунгусская чувствительность помогала считывать эмоции, излучаемые домом.

Благодаря этой чувствительности Кривой ощущал, что в доме находятся два человека: один – пожилой, другой – совсем юный и наивный. Старший излучал чувства, закаленные временем и жизненным опытом. В одном из них Фунгус безошибочно различал властность, распространявшуюся на участок за изгородью: некое подобие силы, в которой не было ни капли высокомерия. От другого человеческого существа, очень маленького, исходили чувства еще более удивительные: безграничная доброта и полное отсутствие лукавства. Кривой угадывал, насколько эти люди дополняют друг друга. То, что мог предложить один, было необходимо другому, и наоборот. И дом представлял собой вместилище этой необычайной связи. И наконец Кривой понял: человеческий дом становится домом не потому, что у него есть стены: стены потребны лишь потому, что защищают дом.

Кривой предавался этим размышлениям, наслаждаясь эмоциями, которые долетали до него из осталя, пока внимание его не привлекло появление косули. Она промчалась мимо большими скачками. Ее поведение было необычным: животные сторонились фунгусов, их отпугивал крепкий грибной дух. Загадка скоро разрешилась.

Кривой услышал резкие пронзительные крики и направил в их сторону взгляд своего единственного глаза. На поляне появились двое. Они прошли вдоль изгороди, повернули за угол и столкнулись с фунгусом. Это были охотники. Двое охотников. При виде чудовища один из них машинально вскинул ружье и выстрелил. Пуля задела одну из правых рук Кривого – отсекла кончик. Лучше бы он не стрелял. Бедняга не успел пожалеть о своем поступке: Кривой набросился на него быстрее молнии, выхватил ружье и запихнул ствол в рот несчастному, впившись в него тремя руками с тремя сотнями пальцев. Фунгус протолкнул дуло вниз по пищеводу, затем надавил сильнее. Беспомощный охотник бился в агонии, но Кривой не останавливался до тех пор, покуда рта не коснулся ружейный приклад.

Второй охотник забыл о товарище, о Кривом и обо всем на свете. Обезумев от страха, он желал одного: найти укрытие, спрятаться в доме. «Убей любого, кто пересечет изгородь», – велел Хик-Хик. Охотник навалился на изгородь животом. И тут сзади набросился Кривой. Только верхней половине несчастного удалось перебраться через изгородь.

«Убей любого», – гудело у Кривого в голове.

Все случилось с головокружительной скоростью. Между появлением охотников и их гибелью прошло всего семь секунд. Ни один из них не преодолел изгородь. Вот и хорошо. Приказание Хик-Хика было выполнено безупречно. Но тут Кривой почувствовал нечто новое.

Он обернулся. Прямо перед ним с противоположной стороны изгороди стоял третий человек с ружьем в руках, нацеленным прямо ему в физиономию.

Это был Старик. Услышав шум, он вышел из дома, прихватив старое ружье. Старик видел, как чудовище расправилось с охотниками, как своими когтями перерезало человека пополам. И теперь целился прямо в него. От мушки ствола до Кривого не было и полутора метров. Начал накрапывать дождь. Прохладные капли отскакивали от головы фунгуса и скользили по металлическому стволу ружья. Дождь орошал траву на лугу с чуть слышным шорохом, словно кто-то кипятил сливки. Старик целился прямо между желтым глазом чудовища и пустой глазницей, пересеченной шрамом. Нападать Кривой не собирался, он вообще ничего не делал: старик же не нарушал правил. Каменная кладка защищала человека, словно земля за оградой была священной.

Старик выстрелил и промахнулся.

Попасть в голову фунгуса, плоскую, как чечевица, было непросто даже с такого ничтожного расстояния. А может, ружье оказалось слишком старым или дрогнули старые руки хозяина.

Так или иначе, его жизни ничто не угрожало. За изгородью он находился в неприкосновенности. К тому же Кривой не хотел нападать. Он ощутил любовь, царившую в этом доме. Это было новое приятное чувство, удивительно редко встречающееся среди людей. Да, любовь. Кривой понял, что любовь живет внутри осталя. Он не имел ни малейшего желания прерывать этот поток нежности, эти редкие благостные чувства. Старик же видел картину с другой точки зрения: он боялся чудовища, этого одноглазого монстра, огромного и кровожадного.

Он схватил ружье за дуло, словно дубинку, бросился на Кривого и крикнул:

– Беги, Альбан, спасайся!

Убей любого, кто пересечет изгородь.

Кривой сомневался: Хик-Хик велел ему следить, чтобы никто не пересекал условную черту. В приказе не уточнялось, в какую сторону должен двигаться нарушитель. «Убей любого, кто пересечет изгородь» – и ни слова больше. Старик яростно молотил его прикладом, а фунгус даже не защищался от ударов.

– Беги, Альбан! – повторил Старик.

И Кривой его убил. Ему не хотелось, но он убил.

Фунгус прикончил Старика. Израненные пальцы заломили шею назад, пока жизнь не покинула старое тело, вылетев через глаза, до последней секунды проклинавшие чудовище. Кривой был в замешательстве: почему человек так поступил? Почему напал на него так бессмысленно, почему действовал так отчаянно?

Ответ ждал его на крыльце дома: второй обитатель, крошечный человечек, пытался бежать. Кривой никогда еще не видел таких мелких людей, ему не доводилось видеть ребенка. Но крошечное существо было не просто маленьким человеком, оно отличалось чем-то большим. Одноглазый монстр улавливал эту разницу. Из глаз малыша текли слезы, он что-то кричал тоненьким голоском; руки и ноги казались гибкими, а кости – тонкими. От излучал полное незнание мира. Фунгусы такими не бывают. Когда в новичка вселяется жизнь, остальные осыпают его спорами, передающими знания, обретенные его предшественниками. А маленькое человеческое существо было беззащитно и не знало ничего. Старик хотел защитить его от беды. Он понимал, что идет на смерть, но желал одного: выиграть время, чтобы мальчик успел убежать подальше. Кривой ничего не понимал: для этого старика жизнь маленького существа была столь ценной, что ради десяти его шагов он жертвовал своей жизнью.

Кривой смотрел на Альбана в недоумении. Какой смысл в столь слабых, никчемных существах? Почему они значат для людей так много? Одноглазый монстр дольше своих собратьев наблюдал за представителями человеческого рода. Ему всегда казалось, что людей отличают от фунгусов две главные черты: болезненное желание Власти, жажда повелевать, и необъяснимая привычка закрывать по ночам глаза. Но теперь ему открывалось третье и чрезвычайно важное отличие: детство – или все то, что мы понимаем под этим словом.