Последние слова, что я бросил, выходя из гостиной… Быть бароном – вовсе не весело. Зато подло. И – жестоко… А ещё – мерзко и гадко…

Захожу в спальню, которую я делил с Юрайей, кладу хрупкое тело на постель, в которой узнал с ней так много и даже был счастлив. Лицо девушки спокойно и печально. Появляется слуга. Подаёт мне перчатку. Значит, мне удалось выиграть. Граф купился. Это объявление официальной войны. Как дель Лари не хотелось избежать её, но гордость оказалась сильнее. Воистину, быть владетелем…

– Похороните девочку, как знатную даму. У неё было больше чести и достоинства, чем у многих из тех, кто принадлежит к самым древним родам.

Слуга смотрит с удивлением, но послушно выходит. Я следом за ним. Перехожу в гостиную. Семья дель Лари уже отбыла. Граф не хочет показывать свой позор. Откуда то появляются женщины, начинают суетиться. Я слышу, как в спальне звякают тазы, кувшины. Тело обмывают, согласно обряда. В гостиную, где я стою у окна, входит одна из служанок:

– Сьере барон, какое платье одеть на усопшую?

На Юрайте было чудесное, и очень дорогое платье. Но было ещё одно. То, в которое девушку нарядили на бал в Совете…

– Белое, с вышивкой.

Женщина теряется:

– Но оно же…

– Это самое малое, что я могу сделать для малышки… И пусть придёт служитель Высочайшего. Я хочу, что посмертные молитвы читали всю ночь. О плате не беспокойтесь.

– Как пожелаете, сьере барон…

Она кланяется и выходит прочь… Спустя час меня зовут, я захожу в спальню – Юри словно спит. Нежное прекрасное лицо теперь спокойно. Кажется, что вот-вот распахнёт свои глаза, хлопнет пушистыми, невероятной длины ресницами, без всякой краски или химии, и скажет:

– Как же хорошо…

…По утрам, после бурной ночи иногда я позволял ей чувствовать себя обычной женщиной, равной мне по положению, на рабыней или пленницей… Тот, кто сделал всё это, настоящий мастер своего скорбного дела. Киваю, в знак того, что я доволен. Достаю из кошелька, что всегда висит у меня на поясе, горсть серебряных бари, высыпаю на столик:

– Вам. Спасибо за…

Больше ничего не могу сказать. Слова застревают в горле… Машу рукой, выхожу обратно в гостиную. Да где же этот проклятый монах?! Но тут из комнаты раздаётся монотонное бормотание. Понятно. Он ждал, пока я не решу, что всё в порядке… Ночь я не сплю. Впрочем, как и все остальные в поместье. Это обычай. А утром, едва отслужили заутреннюю службу в храмах Высочайшего, скорбная процессия отправляется на кладбище. Камень уже готов. Надгробие из прочного базальта. Обычное для этих краёв и одновременно роскошное. С надписью угловатыми рунами 'Юрайта Симс'. Но есть и ещё кое-что. Чуть ниже вторая, неизвестными здесь символами универсального шрифта Русской Империи: Юрайта дель Лари – Кузнецова. Никто не сможет прочитать их. Мастер, который резал знаки, думает, что это украшения рода. В смысле – родовые символы рода дель Парда. Так ему было сказано. Заплатил втрое, и он справился безупречно. К тому же – почести и слава, ведь это не просто заказ обычного барона, но и купца вышей гильдии, которых на всё Фиори едва наберётся пять человек… Закрытый гроб везут на скорбных санях, заваленных ветками дерева юх. Крышка закрыта. В этом мире не принято показывать лица умерших живым, чтобы они не забрали чужие души раньше времени. Город ещё спит. Так что нам никто не мешает. Выезжаем за стены. Затем – кладбище. Четверо сервов опускают гроб в могилу. Забрасывают промёрзшей землёй. Тишина стоит такая, что слышно, как комья барабанят по дереву. Наконец лишь шуршание почвы и шумное дыхание коней. Мои люди все здесь, потому что сразу же после обряда я уезжаю в Парда. Пора начинать войну… Монах, что читал молитвы, монотонно бубнит Пожелания Высочайшему. Всё. Утверждают камень в изголовье, вставляют в землю четыре колышка по углам холмика. Обряд закончен. Служитель подходит ко мне. Я же должен заплатить… Сую было руку под плащ в кошелёк, но тут же в голову приходит другая мысль, и я киваю Ролло. Тот понимает без слов, вытаскивает из перемётной сумки отпечатанную в нашей типографии Святую Книгу, подаёт мне, и я передаю её монаху:

– Или желаете деньги, святой отец?

Тот рассматривает писание – его цена не меньше золотого фиори в местных условиях. Раскрывает, рассматривает удивительно ровные, без помарок строчки. Затем, восхищённо вздохнув, возвращает мне:

– Это слишком много за простой обряд…

Удерживаю его руки.

– Эта девушка значила для меня намного больше, чем все деньги мира, отче… Оставьте себе, на память о несчастной душе. И иногда поминайте её в своих молитвах…

Монах удивлён моей щедростью, согласно кивает головой, затем накидывает капюшон одеяния на голову, прощается и уходит, крепко прижимая подарок к груди.

– На коней!

Мои сопровождающие прыгают в сёдла. Слуги сьере Ушура тоже тянутся к выезду с кладбища. Машу рукой:

– Я догоню.

Люди уезжают, и в этот миг чёрное небо озаряется первыми лучами рассветного утра. Я подхожу к надгробию, кладу на него руку, с которой сдёрнул перчатку:

– Прощай, девочка. Я ведь так до сих пор и не знаю ответа на вопрос, смог бы убить тебя, или приказать сделать это. Может быть, ты и осталась жива. Спасибо тебе за то, что избавила меня этого выбора. И прощай. До следующей зимы.

Отхожу от могилы, вспрыгиваю в седло и замираю, словно громом поражённый – в ушах вдруг слышен голос:

– Спасибо за доброту, Атти… И за то, что дал возможность отомстить… Милый… Любимый мой…

Стук копыт Вороного по промёрзшей дороге. Я догоняю своих людей и умеряю бег. До Парда слишком далеко, чтобы мучать коней бессмысленной бешеной скачкой. Поэтому наша кавалькада движется спокойным шагом, немногим быстрее, чем обычный пешеход. Иногда мы даже обгоняем других аристократов, так же, как и я бывших на Совете Властителей. Они смотрят вслед колонне воинов в одинаковых доспехах, что неслыханная, невероятная роскошь в этих местах. Глядят на мрачного всадника в чёрных одеждах на вороном жеребце без единого пятнышка и упряжь, отделанную серебром. Перешёптываются. Вспоминают слухи. Кое-кто откровенно побаивается. Но не особо. – Пока властитель не доберётся до своего замка – он неприкосновенен. Это – Закон. И никто не осмелиться нарушить его. Постепенно я вновь прихожу в норму, хотя у меня на душе скверный, мерзкий осадок. Так добираемся до Саль. Сьере Ушур и его супруга встречают меня с радостью. И от всей щедрости души. Здесь, отдохнув сутки, я окончательно становлюсь прежним Атти, расчётливым дельцом, жёстким хозяином огромного, по местным временам, комплекса различных мастерских, копей и рудников. И даже начинаю опять улыбаться. Купеческая чета видит, что я возвращаюсь один, и Лжеиоли нет рядом со мной, но не задают никаких вопросов, за что я им благодарен. За их чуткость и деликатность. Утром следующего дня мы прощаемся, но я знаю, что скоро мы встретимся вновь. Мне нужны наёмники, а привлечённые слухами о будущей в войне вояки уже собираются в Саль, надеясь на поживу.