— Значит, этот кедр…

— Не злой, нет; но чужой. Кедры растут в лесах группами. Беднягу случайно занесло сюда, вот и все.

Они углублялись в эту тему все больше. Сандерсон, ограниченный временем, говорил быстро, выражая мысли очень сжато. Биттаси еле улавливал смысл фраз. Разум путался в собственных, едва определенных, почти беспорядочных мыслях, пока новая реплика художника не заставила его собраться.

— Кедр все равно будет защищать вас, поскольку вы одушевляете его своей любовью. Другие не смогут перейти этот рубеж.

— Защищать меня?! — воскликнул он. — Защищать от их любви?

Сандерсон рассмеялся.

— Мы немного запутались, — сказал он. — Говорим одно, имея в виду другое. Я хотел сказать, понимаете, их любовь к вам, их узнавание вашей личности и присутствия пробуждает мысль склонить вас на свою сторону, переманить в свой мир. В свой стан.

Вихрь мыслей, вызванных словами художника, сбивал с толку. Они носились по сложному лабиринту, чьи стены разом пришли в движение. Причем так быстро, что едва ли половине из них удавалось находить объяснение. Биттаси пытался уследить то за одной, то за другой, но вслед за ними проносилась следующая, перехватывая его внимание, не давая разобраться.

— Но ведь Индия, — произнес он, понизив голос, — так далеко отсюда, от этих английских рощ. И деревья здесь тоже совершенно другие.

Шуршание юбок предупредило их о возвращении миссис Биттаси. Последние слова он добавил на случай, если жена потребует объяснений.

— Деревья всего мира пребывают в общности, — последовал быстрый, странный ответ. — Они всегда обо всем знают.

— Знают?! Значит, вы полагаете…

— Ветры, эти великие быстролетные курьеры! Они издревле наделены правом перемещения по всему миру. Восточный ветер, например, переносится с места на место, доставляя сообщения и мысли от стана к стану, от страны к стране, подобно птицам… ветер с востока…

И тут торжественно вошла миссис Биттаси с высоким стаканом в руке.

— Вот, Дэвид, — сказала она, — это предотвратит приступ. Только ложечку, дорогой. О нет! Не все! — воскликнула она, потому что муж, как обычно, разом проглотил половину стакана. — И еще одну перед сном, и столько же утром, сразу, как проснешься.

София обернулась к гостю, который поставил стакан на стол подле себя. Она слышала обрывок разговора о восточном ветре. И насторожилась, неверно его истолковав. Частной беседе пришел конец.

— Единственное, что выводит моего мужа из душевного равновесия — восточный ветер, — проговорила она. — Рада слышать, мистер Сандерсон, что вы считаете так же.

Наступило глубокое молчание, только ухнул филин в лесу. Большая ночная бабочка мягко стукнулась в окно. Миссис Биттаси вздрогнула, но никто не заговорил. Звезды над верхушками деревьев едва виднелись. Издалека донесся лай собаки.

Биттаси вновь раскурил сигару и нарушил недолгое молчание, в которое все погрузились.

— Отрадно сознавать, — произнес он, выбрасывая спичку в окно, — что жизнь окружает нас повсюду, и нет четкой разделительной полосы между тем, что мы называем органическим и неорганическим.

— Да, вселенная — это одно целое, — ответил Сандерсон. — Мы ломаем головы над тем, как заполнить недостающие звенья на лестнице эволюции, но на самом деле, я полагаю, их нет.

Миссис Биттаси заерзала, предчувствуя недоброе, но все же промолчала. Ее пугали научные речи, которые она не понимала. В многоумных словах прячется Вельзевул.

— Особенно в деревьях и растениях, там дремлет совершенная жизнь, бессознательность которой еще никто не доказал.

— Но и сознательность тоже, мистер Сандерсон, — аккуратно вставила она. — Только человек создан по Его образу, а не всякие кустарники…

Муж прервал ее, не дожидаясь конца фразы.

— Нет нужды повторять, — учтиво объяснил он, — что деревья живые в таком же смысле, как и мы. В то же время, — кивнул Биттаси жене, — не вижу никакой крамолы в утверждении, что все созданное вмещает в себя частичку Творца. Прекрасно сознавать, что Он не сотворил ничего мертвого. Мы же все-таки не пантеисты! — успокаивающе добавил он.

— О, надеюсь, что нет! — это слово встревожило ее. Хуже, чем Папа Римский.

В голове черной пантерой бесшумно проскользнула мысль об опасности.

— Мне нравится думать, что даже в увядании есть жизнь, — пробормотал художник. — В гнилой древесине взращиваются ростки новой жизни, в падении увядшего листа, в разложении и распаде всего и вся я вижу силу и движение. Или внешне неподвижный камень: он исполнен жара и тяги земной. Что заставляет его частицы держаться вместе? Мы понимаем это не лучше, чем причину силы тяготения или то, от чего стрелка компаса всегда поворачивается на север. И то и другое — вариации жизни…

— Вы полагаете, что у компаса есть душа, мистер Сандерсон? — воскликнула дама, и возмущенное шуршание шелковых оборок на платье яснее, чем тон, выразило ее чувства.

Художник в темноте улыбнулся про себя, Биттаси же поспешил ответить за него:

— Наш друг всего лишь предполагает, что эти тайные силы, — тихо произнес он, — возможно, обязаны некой форме жизни, непостижимой для нас. Почему вода течет только вниз, а деревья растут вверх, к солнцу? Отчего миры вращаются вокруг своей оси? Почему огонь изменяет форму всего, к чему прикасается, но не разрушает? Утверждение, что таковы законы природы, ничего не объясняет. Мистер Сандерсон только предполагает — как поэт, дорогая, — что это проявление жизни, но на стадии, отличной от нашей.

— «Дыхание жизни, — читаем мы, — вдунул Бог в лице человека»[23]. А вещи не дышат, — с торжеством возразила она.

Тогда слово взял Сандерсон. Но он, скорее, говорил для себя или хозяина дома, а не полемизировал с рассерженной дамой.

— Но растения тоже дышат, вы же знаете, — начал он. — Они дышат, питаются, переваривают пищу, движутся, адаптируются к окружающей среде, как поступают люди и животные. И нервная система у них есть… по крайней мере, сложная система клеток, обладающих некоторыми свойствами нервных. Есть и память, наверное. И конечно же, они реагируют определенным образом в ответ на воздействие. Возможно, это физиологическая реакция, но никто еще не доказал, что тут нет психологической составляющей…

Художник, по всей видимости, не заметил, как ахнула хозяйка, закутанная в желтую шаль. Биттаси откашлялся, бросил потухшую сигару на лужайку и сел поудобнее, скрестив ноги.

— А среди деревьев, — продолжал гость, указывая на заросли, — например, за великим лесом, может прятаться прекрасное Существо, которое проявляется во множестве древесных созданий — огромное коллективное живое, так же скрупулезно и тонко организованное, как наш организм. При определенных условиях оно могло бы слиться с нами, тогда можно было бы постичь его, став им по крайней мере на некоторое время. Оно могло бы даже поглотить жизненные силы человека в колоссальном водовороте собственной могучей, дремлющей жизни. Сила притяжения леса, воздействующая на человека, может быть потрясающей и совершенно неодолимой.