Как бы то ни было, но в целом вечер оказался удачным.

Прежде всего наш дикий вид, кажется, не очень смутил управляющего, и его не пришлось долго уговаривать принять плату за номер. Мало того, он оказался отличным поваром, а в винных погребах отеля имелось отличное золотисто-красное санто. Он налил нам по бокалу и проводил наверх, где мы приняли душ (в кабинках, расположенных через четыре комнаты от нашего номера), уныло рассматривая свои раны, порезы, синяки и ссадины. Вернувшись в номер, мы сразу решили заняться любовью. Что мы и сделали, обращаясь друг с другом по возможности осмотрительно, словно были, наподобие дикобразов, усеяны иголками. Во всяком случае, после этого наше настроение значительно улучшилось. И теперь, завернувшись в мохнатые полотенца, мы сидели на кровати и наслаждались полентой с мясным соусом и равиоли в бульоне, приправленном мускатным орехом и вином. Потом я снова склонилась над золотистой печатью письма Антонио. Нож медленно скользнул под печать, и конверт открылся.

— Все, готово.

— А этот Антонио был стреляный воробей, верно? Вот ведь додумался спрятать письмо в сундуке с солью!

— Не говоря уже обо всех остатьных его ухищрениях!

Я бережно извлекла из конверта белоснежный листок, исписанный изящным почерком Антонио и украшенный бордюром из алых цветов.

— Это всегда было для меня проблемой. — Эрик сделал еще один глоток превосходного санто и отставил тарелки на прикроватный столик. — Мне всегда хочется одновременно мыться, пить, есть и читать. Не очень полезно для книг, зато…

— Так приятно!

— Ага! — признал он, слегка покраснев. — Послушай, Лола!

— Что?

— Я только что подумал… Знаешь, что мне кажется?

— Мы это только что делали.

— Нет, я не об этом. Понимаешь, у меня какое-то свадебное настроение. Мне очень хочется, чтобы мы поженились — прямо здесь и сейчас!

Я улыбнулась, не совсем понимая его.

— Мы и поженимся… Ведь осталось уже не больше одиннадцати дней, верно?

— Вот пробьет полночь, и останется десять дней.

— Всего десять! А нам еще нужно решить, что заказывать: какую музыку, мясо или рыбу, устраивать охоту или нет…

— Никакой охоты, и вообще забудем об этом. Охотой займемся здесь, в Сиене.

— Понятно.

— Мы с тобой сбежим…

— Но разве ты не хочешь жениться на девушке, разряженный, как торт, в отеле «Хилтон» на Лонг-Бич, чтобы все твои многочисленные тетушки размякли от вина и от умиления заливались слезами?

— Хотя у меня поджарились легкие и мне позарез требуется основательный глоток крепкого паксиля, мне становится еще жарче, когда ты говоришь об этом…

— Правда?

— Нет! Послушай, я больше не хочу ждать! Я только что едва не сгорел заживо и наверняка числюсь в списке особо разыскиваемых преступников, отчего, может, я и стал таким сентиментальным. Но, понимаешь, я люблю тебя! И, как внезапно понял, очень сильно! Поэтому я намерен устроить старый добрый обряд венчания раньше, чем меня угостят «коктейлем Молотова»[6] или отправят в какой-нибудь итальянский ГУЛАГ.

— Да, эти два дня были просто ужасны…

— Не то слово! И мне кажется, будет куда более романтично, если мы попросим местного монаха обвенчать нас прямо завтра здесь.

Я не смогла удержаться от смеха.

— Да, ты уже не тот парень, с которым я познакомилась два года назад…

— Ты имеешь в виду: когда вокруг меня вечно вертелись старшекурсницы? И я слыл соблазнителем женщин и чертовски разбитным парнем?

— Ой, лучше не напоминай!

— Да, пожалуй, я придавал слишком большое значение этим неразборчивым связям… Теперь, когда оглядываешься назад… — Он перевернулся на спину и воздел руки к розовому балдахину. — Конечно, я уже не такой тупой увалень, каким был. Помнишь, что я сказал доктору Риккарди? Любовь меняет человека к лучшему. — Он понизил голос и полунасмешливо-полусерьезно прошептал: — Ты, моя обожаемая мексиканка, моя богиня, мое наказание за дурное поведение, ей-богу, ты, Лола Санчес, сделала меня лучше…

— Ох, Эрик! — усмехнулась я, хотя у меня слезы навернулись на глаза.

А он продолжал:

— А кроме всего прочего, думаю, сеньор Орест будет чертовски недоволен, и в этом заключается еще одно преимущество того, что мы поженимся с тобой сейчас!

— А кто это? — растерянно переспросила я.

— Орест — из пьесы Еврипида! Ну, не валяй дурака! Ты же помнишь этого мстителя за своего отца?! Которого фурии довели до безумия. Я имею в виду Марко Морено.

— И как эта пьеса касается нас?

— Орест убил свою мать Клитемнестру за то, что она убила его отца. И после того как он выполнил свой долг мести, настал черед и ему быть наказанным — его стали преследовать фурии и чуть не свели с ума. К счастью, с небес спустился Аполлон — как бог из машины — и в последний момент спас его, а всех остальных истребил.

— Ты это серьезно?

— Помнишь, в часовне Марко уж слишком приставал к тебе, а меня готов был в клочья растерзать! По-моему, он влюбился в тебя, как этот маньяк Чарльз Мэнсон.

— Ну хватит, довольно! Во-первых, мы с тобой поженимся в Лонг-Бич, чтобы на церемонии мог присутствовать Мануэль. И я не хочу лишать себя случая полюбоваться, как Иоланда будет отшивать парней, которые вздумают пригласить ее на танец. Во-вторых, нам пора заняться делом.

— То есть письмом?

— Угадал! — Я опустила взгляд на лежащую поверх одеяла бумагу. — Я просто умираю от любопытства.

— Ладно, женщина, отложим пока разговор о побеге. Но имей в виду, что в Италии на каждом шагу спотыкаешься о священника, и я уверен, что здешние падре были бы рады оказать нам честь…

— Эрик!

Он энергично закивал и указат на письмо.

— Хорошо, хорошо, любовь моя! Вопрос закрыт. Читай, скорее читай! Нечего затягивать.

Мы с ним уставились на исписанную страничку.

Эрик с азартом потер руки.

— Ужасно интересно!

Я внимательно изучала каждую завитушку.

— Он очень похож на тот почерк, которым было написано первое письмо, что было у Марко.

— А мне кажется, он напоминает почерк, которым было написано послание, что ты показывала мне во дворце.

— То есть Антонио сочинял его после того, как сломап руку.

— Читай, Лола, ты лучше меня знаешь итатьянский.

— Хорошо. Итак, Антонио, что тут у нас?