наверно, был похож

На запечатанную пачку лезвий,

Где до поры завернут каждый нож.

В том, как весь вечер выдержал он стойко

Со мной на этих вежливых ножах,

Была не столько трезвость, сколько стойка

Перед прыжком в газетных камышах;

Недаром он приполз на мягких лапах

На красный цвет и незнакомый запах!

И сколькими б кошачьими кругами

Беседа всех углов ни обошла,

Мы молча встали с ним из-за стола

Тем, кем и сели за него, – врагами.

. . . . . . . . . . . . . . .

И все-таки я вспомнил через год

Ничем не любопытный этот вечер, –

Не потому ли, что до нашей встречи

Я видел лишь последний поворот

Тигриных судеб на людских судах,

Где, полиняв и проиграв все игры,

Шли за решетку пойманные тигры,

Раздавливая ампулы в зубах!

А он был новый, наглый, молодой.

Наверно, и они такими были,

Когда рейхстаг зажгли своей рукой

И в Лейпциге Димитрова судили.

Горит, горит в Америке рейхстаг,

И мой сосед в нем факельщик с другими,

И чем пожар сильней, тем на устах

Все чаще, чаще слышно его имя.

Когда, не пощадив ни одного,

Народов суд их позовет к ответу,

Я там, узнав его при встрече этой,

Скажу: я помню молодость его!

1948

Улица Сакко и Ванцетти

Ты помнишь, как наш город бушевал,

Как мы собрались в школе на рассвете,

Когда их суд в Бостоне убивал –

Антифашистов Сакко и Ванцетти;

Как всем фашистам отомстить за них

Мы мертвым слово пионеров дали

И в городе своем и в ста других

Их именами улицы назвали.

Давным-давно в приволжском городке

Табличку стерло, буквы откололо,

Стоит все так же там, на уголке,

На Сакко и Ванцетти наша школа.

Но бывшие ее ученики

В Берлине, на разбитом в пыль вокзале,

Не долго адрес школы вспоминали,

Углом сложили дымные листки

И «Сакко и Ванцетти» надписали.

Имперской канцелярии огнем

Недаром мы тот адрес освещали;

Два итальянских слова… Русский дом…

Нет, судьи из Америки едва ли

Дождутся, чтоб мы в городке своем

Ту улицу переименовали!

. . . . . . . . . . . . . . .

Я вспомнил об этом в Италии,

Когда, высоко над горами,

Мы ночью над ней пролетали,

Над первых восстаний кострами.

Будь живы они, по примете,

Повсюду, где зарева занялись,

Мы знали б, что Сакко с Ванцетти

Там в скалах уже партизанили!

И снова я вспомнил про это,

Узнав в полумертвом Берлине,

Что ночью в Италии где-то

Народом казнен Муссолини.

Когда б они жили на свете,

Всегда впереди, где опасней,

Наверно бы Сакко с Ванцетти

Его изловили для казни!

Я вспомнил об этом сегодня,

Когда в итальянской палате

Христьянский убийца и сводник

Стрелял в коммуниста Тольятти.

Нет, черному делу б не сбыться,

Будь там он в мгновения эти –

Наверно под локоть убийцу

Толкнул бы товарищ Ванцетти!

Предвидя живое их мужество,

Я в мертвых ошибся едва ли, –

Ведь их, перед будущим в ужасе,

Назад двадцать лет убивали!

Ведь их для того и покруче

В Бостоне судили заранее,

Чтоб сами когда-нибудь дуче

Они не судили в Милане.

И на электрическом стуле

Затем их как раз и казнили,

Чтоб, будь они живы, от пули

Тольятти не заслонили.

У нас, коммунистов, хорошая память

На все, что творится на свете;

Напрасно убийца надеяться станет

За давностью быть не в ответе…

И сами еще мы здоровия стойкого,

И в школу идут по утрам наши дети

По улице Кирова,

Улице Войкова,

По улице Сакко – Ванцетти.

1948

Три точки

Письмо в Нью-Йорк, товарищу…

Мой безымянный друг, ну как вы там?

Как дышится под статуей Свободы?

Кто там за вами ходит по пятам,

Вас сторожит у выходов и входов?

В какой еще вы список внесены

По вздорным обвинениям в изменах,

Сержант пехоты, ветеран войны

С крестом за храбрость в битве при Арденнах?

Где вы живете? В том же уголке

Нью-Йорка, на своем 105-м стрите?

Или, ища работы, налегке

Из Балтиморы в Питсбург колесите?

Кто в стекла там влепляет бледный нос,

Когда звоните вы из автоматов?

Кто вслед за вами звездный шлет донос

Под звезды всех Соединенных Штатов?

А может, вас уж спрятала тюрьма,

Но, и одна оставшись, мать не плачет, –

Ни жалобы, ни просьбы, ни письма;

Мать коммуниста – что-нибудь да значит.

Как я желал бы знать, что в этом так

И что не так! Что с вами вот сегодня?

Пришлите мне хоть, что вы живы, знак,

Что вы свободны, если вы свободны.

Ну, голубя нельзя за океан,

Так выдумайте что-нибудь, пришлите

Какой-нибудь журнал или роман

И слово «free»[3] в нем ногтем подчеркните!

Простого факта, что у вас есть друг

В Москве, достаточно врагам в Нью-Йорке,

Чтоб вас травить, ругая на все корки,

Всю залежь клеветы сбывая с рук.

Мы