– Они ушли, – сказал Лаво, словно извиняясь передо мной.

Часы мои остановились. Я не знал, сколько времени. Меня могли бы и покормить: заключенных следует кормить. Князя Урао увели, и он долго не возвращался. Я пытался выглянуть в зарешеченное окошко, для чего подтянул к нему койку. Но я все равно видел только покрытое тучами мрачное небо. Может, меня забыли?

Стоя на койке, я не заметил, что дверь открылась и вернулся князь Урао. Солдат, втолкнувший его в камеру, тут же ушел.

Я пригляделся к князю, стараясь обнаружить на его лице следы побоев, но следов не нашел. Князь казался спокойным.

– В любой момент, – сказал я, – может начаться землетрясение. И мы будем погребены заживо. В любой момент.

– К тому времени меня здесь не будет.

– Вас выпустят?

– Конечно, выпустят. У них нет улик. Они не посмеют, – говорил он, словно твердил латинские спряжения. – Скоро прибудут воины из племени Кха, и эти солдаты разбегутся, как крысы…

Он не понимает! Мы одни в городе! Все ушли…

Я влез на койку и, встав на цыпочки, прижав лицо к решетке, принялся звать на помощь… Никого…

Вдруг в дверь постучали. Три раза.

Отодвинулся глазок, и кто-то заглянул в камеру. Не слезая с кровати, я закричал:

– Сюда, скорее!

Кто-то возился с засовом. Я подбежал к двери.

Дверь приоткрылась, и человек с той стороны прошипел: «Тише!» Открывавшаяся дверь откинула меня в сторону. Я узнал капитана Боро. Он закрыл за собой дверь и сказал:

– Князь, скорее! Я рисковал всем, пробираясь к вам.

Князь открыл глаза.

– А… – сказал он спокойно. – Это вы, капитан. А где мои люди?

– Их грузовик задержали. Им рассказали о землетрясении, они сели в грузовик и поспешили к себе в деревни.

– Только ты? – спросил князь. – Только ты не предал меня?

– Скорее, князь, – ответил Боро. – В любой момент они могут вернуться. У них мало людей, их всех отправили на аэродром разгружать самолеты с продовольствием. Они могут вернуться.

– Идем, – сказал князь.

– А я?

– У меня нет места в машине, – сказал Боро. – Я всю ночь скрывался в сарае, меня ищет майор Тильви. Но я счел своим долгом…

– Я не забуду, Боро, – ответил князь. – Ты можешь и в будущем рассчитывать на мое покровительство. Ты уедешь со мной в Швейцарию.

– Вы не имеете права! – закричал я.

Капитан Боро пропустил князя вперед, я попытался пробиться к двери, но капитан вытащил пистолет и прицелился в меня.

– Прибить его? – спросил Боро, словно о бродячей собаке.

– Пускай живет, – сказал князь. – Вы же знаете мою доброту. Он ничего не скажет. И запомни, – добавил он, стоя в дверях и запахивая свой халат, словно тогу императора, – если заговоришь, умрешь. Когда все кончится, мы снова станем друзьями.

И он улыбнулся своей застенчивой и зловещей улыбкой испорченного мальчика, показав отличные белые, красивые зубы.

Хлопнула дверь, звякнул засов. И я остался один.

Я не знаю, сколько я простоял посреди камеры, опустив руки, не в силах сделать шага, – я был забыт, я был обречен.

– Они пошли в горы, – сказал староста.

– Мы пойдем? – спросил я.

Я боялся, что он откажется. У него в деревне родные, о них надо заботиться. Если бы он отказался, я бы не мог возражать.

– Немного пойдем, – сказал староста, подбирая английские слова.

Мы пошли дальше. У контрабандистов тяжелый груз, а мы идем налегке. Тропинка шла все время вверх, иногда повисая над скалами, порой убегая вниз, в узкие щели, прорезанные ручьями. Солнце поднялось, мои, наверное, беспокоятся, я старался не думать о том, что скажет Отар и как разгневается Вспольный, потому что я веду себя, как не следует вести человеку в служебной командировке. Охотники громко переговаривались, шутили, курили, но я уже обратил внимание, что всегда один из крестьян шел в шагах пятидесяти впереди.

На седловине горы, покрытой густой невысокой травой, мы остановились передохнуть. Я рухнул на траву, спугнув какую-то змею, но так устал, что не обратил на это особого внимания. Минут через пять я отдышался и смог сесть.

Остальные уселись в кружок, курили. Мне не следовало рассиживаться здесь, словно я слабее других. Я поднялся и начал взбираться за старостой и Лаво к недалекой вершине горы. У вершины я догнал их. Отсюда открывался вид в долину, по дну которой, появляясь в зеленой путаной вате деревьев и снова исчезая, текла извилистая тонкая речка.

– Лонги, – сказал староста и показал рукой направо.

Деревню отсюда не было видно, но места были почти знакомые. За следующим хребтом мы впервые встретились с Па Пуо.

Лаво достал из футляра на поясе большой армейский бинокль и начал внимательно разглядывать долину. Старосте надоело ждать, он протянул руку, но Лаво с биноклем не расстался.

– Э! – он показал вниз, туда, где речка пересекала зеленое пятно поляны.

Я ничего не видел. Лаво протянул мне бинокль.

Махонькими точками вдоль реки передвигались люди. Воздух был чистым, но от жары колебался, и потому люди словно плыли сквозь прозрачный поток.

– Па Пуо, – сказал староста.

– Мы пойдем туда? – спросил я неуверенно.

Староста пожал плечами и стал спускаться к своим спутникам.

– Я останусь здесь, – сказал я. Голос у меня был пасмурный, как у младенца, вымаливающего конфету.

– Нет, – сказал староста. – Ты звони. Телефон. Самолет прилетит. Я звонил, самолет не прилетит.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда быстрее.

– Быстро, быстро! – староста подгонял своих спутников, они подбирали копья, ружья, подтягивали пояса.

Староста первым повернул к озеру, назад, где пеной зеленого прибоя нас ждал лес. Оттуда навстречу нам вышли люди.

Когда я проснулся, солнце ослепительно светило в окно, в листве дерева суетились золотистые пичужки, под верандой громко разговаривали солдаты. Отара Давидовича не было. Его раскладушка была убрана. Не ясно, спал ли он вообще.

Поднявшись, с трудом расправив затекшие, ноющие члены моего тела, я добрался до стола, на котором обнаружил записку:

«Дорогой Юрий Сидорович!

Я уехал в Моши. Вернусь часам к одиннадцати. Попытайтесь дозвониться до Володи. Если Володя приедет без меня, он знает, что делать. Пожалуйста, будьте дома к одиннадцати – надо будет вытащить ив дома аппаратуру, важно, чтобы приборы работали непрерывно. Кофе в термосе.