Восьмое марта прошло как-то вяло, хотя выпили они с Наташей и Гаповой хорошо, не скупясь и основательно. А после праздников переводчица Ира не вышла на работу, позвонив и сказав, что у нее больничный. Не вышла она и через месяц, и через два — как и все будущие мамы, которым в их гудящей от электроники разного назначения фирме находиться было очень вредно.

Света приняла это событие как-то обреченно и почти безразлично. Света даже не успела понять, любит ли она Иру, и с трудом вспоминала ее лицо и голос…

Видимо, кто-то из сотрудников подсказал этой Ирине, что у них, в госфирме, можно без проблем устроиться, обеспечив себе оплату декрета «в рамках существующего законодательства о труде» — не слишком богато, зато надежно. Слухи в их фирме распространялись «со скоростью пука», как говаривала Чернова, так что странно даже, что место пустовало почти четыре месяца…

Начальница отдела кадров, к которой в полубессознательном состоянии поплелась Светлана, глянула на нее, как удав на кролика, и сказала, что не может дать ей человека, прозрачно намекнув, что кашу расхлебывать следует тому, кто ее заварил.

— У вас был человек. Чем он вас не устраивал?

— Она работать не умела.

— Неужели? Пять лет умела, а на шестой разучилась, да?.. Это что — ваше руководство на нее так плохо подействовало? А письма вашим лечащим врачам она писать умела? А сколько она сейчас получает, вы знаете?

Нина Николаевна была из числа черновских почитателей, но решать вопрос с кем-то еще возможности не было — Наташа властью никакой не обладала, могла только что-то подсказать, не более.

— Так вы дадите мне единицу — или идти к директору?

— Директор скажет вам одно: куда я буду девать всех ваших переводчиков, когда они вернутся из декрета?

«Да потому что, пока я буду до него добираться, ты позвонишь ему и это скажешь», — подумала Света.

— Нам что здесь потом — бюро переводов открывать? Задействуйте Дебранову — не все ж ей прислугой-то у вас работать, чашки-ложки мыть.

«И это всем известно…»

Полемизируя с кадровичкой, Света не заметила, что в отделе находится человек, видеть которого в такой ситуации ей хотелось меньше всего.

«Нет, надо все-таки хоть на важные встречи надевать очки», — запоздало решила Света.

В уголке, рядом с секретарем отдела, с какой-то папкой в руках стояла и с неподдельным интересом наблюдала за развитием ситуации Анна Павловна Луценко. Она созерцала Светины муки, как показалось той, просто с садистским наслаждением.

— Так что вы мне посоветуете?

— Напишите аргументированную докладную, что в связи с растущим объемом работы… ну и так далее.

Это было похоже на прямое издевательство. Всем было известно, что объемы на предприятии падали, доходы не росли, денег на внешнеэкономическую деятельность, даже на командировки для руководства, давно не было, и работы в отделе почти не стало. Даже оформление пропусков для редких иностранцев можно было бы передать отделу безопасности. Знала это и Света, и работник, как таковой, пришедший с улицы и ничего не понимающий в их области, был бы ей скорее в тягость… Но ей не хватало просто хоть кого-то в отделе, живой человеческой души…

Когда Машутка куда-то уходила, даже на двадцать минут за почтой, Свете просто выть хотелось от холода, тоски и одиночества. А ходить с Машей она перестала, сделав над собой запредельное усилие — слухи об их чересчур сильной привязанности стали просто невыносимыми и откровенно двусмысленными. Точнее, вполне однозначными.

Маши тоже было как бы две — но эти половинки были такими крошечными, что почти не разделялись. Одна Маша, преданно ее любящая, была хоть и такой, как надо, но уж очень маленькой, слабенькой, едва теплой, о которую не то что душу — рук озябших не согреешь. Вторая Маша училась в институте, уходила рано на занятия четыре раза в неделю, любила, кроме нее, еще и родителей, брата, подружек…

А вот пришел бы кто-нибудь — стал бы он ее любить так же преданно и нежно, как Маша?.. Неизвестно… А вдруг нет? Придет какая-нибудь самодовольная расфуфыренная эгоистка с тремя языками…

(Эта стерва Чернова в один из последних дней, когда Света, решив ее уязвить, выпалила, что человек на ее место уже давно найден, как всегда, нахально хмыкнула и выдала очередную «умность»: «Ну так прежде, чем влюбиться в него, поинтересуйтесь — оно ему надо? А то опять окажетесь в дурацком положении отвергнутого любовника. Хотя вам разве привыкать…»)

— Хорошо, спасибо за совет, я именно так и сделаю, — сказала Света, очнувшись от размышлений, и вышла из отдела кадров, стараясь ступать как можно тверже и увереннее.

Потом Наташа рассказала, что Анна Павловна, уходя, сделала Нине Николаевне едва заметный знак, та через секунду вышла вслед и отсутствовала минут двадцать. Вернулась она какая-то подозрительно веселая.

И чему они так радовались? Черновским успехам в журналистике?

Конечно, никакой докладной Света Пеструху не написала, во-первых, потому, что не смогла найти хоть что-нибудь, похожее на аргументы, а во-вторых, потому, что пошел упорный слух, что и сам Чебурашка подыскал себе тепленькое местечко консультанта в инофирме и готовится подмазать пятки. На его место должен был сесть Толик Воробьев, а с его «инициативностью» и «предпринимательской хваткой» филиалу только и останется, что начать обратный отсчет перед окончательным вылетом в финансовую трубу. Коллектив напрягся и сучил ногами в ожидании аттестации и сокращения штатов, так что ни на какую «единицу», тем более любящую, рассчитывать Светлане не приходилось.

«А может, я действительно Черновой только лучше сделала, что ее выгнала? — все чаще думала Света. — Сидела бы она сейчас за пять тысяч. Хоть бы на планерки в понедельник ходила, и то хлеб…»

Мысль эта была такой сверляще-противной, что Свете приходилось отбиваться от нее из последних сил. Неужели она опять, как когда-то с Савицким, сделала, сама того не желая, добро, а не зло, а если зло — то только самой себе?.. Ну, выгнала она их обоих с фирмы — кому от этого хуже стало?.. Им-то обоим хорошо — куда уж лучше…

Чернова уже вела страницу здоровья в крупной газете и печаталась еще в дюжине других изданий.

На Москву уже вовсю накатывала весна, сдирая с газонов последний грязный снег и выставляя на позор все накопленные за зиму грязь и уродство. Чувствовала себя Света хуже некуда и забывала пить лекарства и витамины, прописанные местной фельдшерицей. Ее мучили сильные, не вовремя начинавшиеся кровотечения, слабость и постоянный шум в голове. Маша готовилась к сессии и стала к Свете менее внимательна и не так нежна.

Предаваясь невеселым мыслям, Света однажды не заметила, как из лифта, поднимавшего ее наверх в отдел, как-то разом вышли все пассажиры и она осталась наедине — ну, конечно, с Луценко, которую в толпе не разглядела.

Света поздоровалась, не зная, куда деть глаза.