Она взяла его руку и опустилась на колени у воды, потянув его за собой. Прижав свою ладонь к острому выступу скалы, она изо всех сил надавила, и, когда она отняла руку, в воду закапала кровь. После минутного замешательства Кит-Канан также порезал себе руку о твердую, блестящую скалу. Они снова соединили руки, прижав раны друг к другу. Кровь Королевского Дома Сильванести смешалась с кровью дикарки, рожденной в лесах.

Анайя опустила их руки в пруд:

– Клянусь кровью и водой, землей и небом, листьями и ветвями любить и оберегать тебя, Кит, пока я могу ходить, пока я могу дышать.

– Клянусь Астарином и Эли любить и оберегать тебя, Анайя, до самой моей смерти. – Кит-Канан почувствовал небывалое облегчение, словно гигантская тяжесть спала с его плеч. Может, это была тяжесть его гнева, давившая на сердце с тех пор, как он в ярости покинул Сильваност.

Анайя вытащила их руки из воды – раны затянулись. Принц в изумлении разглядывал рубец, когда она позвала его:

– Идем.

Вместе они прошли вглубь пещеры, прочь от пруда. Здесь сверкающие каменные стены заканчивались, их место заняли жесткие древесные корни.

Скручиваясь и сплетаясь, они образовывали сплошную стену. В полу виднелось овальное углубление, устланное мягкими мехами. Медленно, очень медленно, она опустилась на постель, глядя на него взглядом, исполненным любви. Кит-Канан с бешено бьющимся сердцем лег рядом с возлюбленной и, взяв ее руки в свои, поднес к губам, прошептав:

– Я не знал…

– Что?

– Я и не знал, что такое настоящая любовь. – Кит-Канан улыбнулся и прижался к ней, ощутив на своем лице ее горячее дыхание. – И не знал, – добавил он, – что ты не просто дикая женщина, которой нравится жить в лесу.

– Но ведь так и есть, – возразила Анайя.

За ночь и день, проведенные в пещере, Анайя с Кит-Кананом успели поговорить о многом. Он рассказал ей о Герматии и Ситасе и, поведав ей все, почувствовал облегчение. Гнев и разочарование исчезли, будто их и не было вовсе. Глубокая любовь, которую он чувствовал к Анайе, совершенно не походила на детскую привязанность к Герматии. Принц знал, что в Сильваносте не поймут его чувств к Каганести, что даже его семья будет потрясена.

Но Кит-Канан долго об этом не задумывался. Его мысли были полны только картинами счастья.

Кит-Канан настаивал только на одном – и, в конце концов, Анайя согласилась на это, – Макели должен узнать о своем истинном происхождении. Когда они, покинув пещеру, вернулись к дубу, то обнаружили мальчика сидящим на нижней ветви – он был занят ужином.

Увидев взрослых, Макели спрыгнул с дерева и легко приземлился прямо перед ними. Взглянув на их счастливые лица, видя, что они возвратились вместе, мальчик пытливо спросил:

– Так вы, наконец, подружились?

Мужчина и женщина переглянулись, и произошла удивительная вещь – лицо Анайи осветилось улыбкой.

– Мы больше чем друзья, – ласково ответила она.

Все трое уселись у подножия дуба, прислонившись к стволу. Анайя начала рассказывать Макели правду о его прошлом, и солнце мелькало в кружеве облаков, а деревья роняли к их ногам алые осенние листья.

– Так я тебе не брат? – повторил Макели, когда Анайя закончила.

– Ты мой брат, – твердо возразила она, – хоть ты и не родня по крови.

– Но если ты отняла меня у родителей, – медленно продолжал он, – то откуда же появилась ты сама, Най?

– Я этого не знаю и никогда не узнаю. Камирене похитила меня у моих отца и матери, так же как я похитила тебя. – Анайя смущенно уставилась в землю. – Мне нужна была девочка, которая стала бы следующей Хранительницей Леса. Но я так торопилась, что не заметила, что со мной мальчик.

Кит-Канан положил руку на плечо Макели:

– Ты не будешь сильно сердиться?

Макели поднялся и медленно отошел в сторону, Его неизменный капюшон соскользнул, открыв белые волосы – признак народа Сильванести.

– Все это так странно, – в смятении произнес он. – Я не знаю другой жизни, кроме жизни в лесах.

Он посмотрел на Анайю.

– Нет, я думаю, что я не сержусь. Я… – Он ошеломленно умолк. – Я хотел бы знать, кем бы я был, если бы Анайя.

– Крестьянином, – прервала она. – Твои родители были крестьянами и выращивали овощи.

Она продолжила рассказ о том, как, обнаружив, что похитила мальчика, попыталась вернуть ребенка родным, но, когда она пришла обратно, дом оказался пуст. И женщина вырастила Макели как собственного брата.

Макели, казалось, не мог прийти в себя от услышанного. Наконец он с сомнением спросил:

– Теперь тебе нужно найти девочку, чтобы воспитать из нее будущую Хранительницу?

Анайя посмотрела на Кит-Канана поверх головы Макели.

– Нет. На этот раз Хранительница Леса сама подарит жизнь своей наследнице.

Кит-Канан потянулся к ней, и, когда руки их сомкнулись, Макели сжал их в своих маленьких ладонях.

Посол Торбардина прибыл в Сильваност в день Трех Лун, который приходится на середину между днями осеннего равноденствия и зимнего солнцестояния. Гнома звали Дунбарт, но называли его Железная Рука. В юности он был знаменитым борцом, а теперь, на склоне лет, стал одним из самых мудрых советников короля Торбардина.

Дунбарт путешествовал с небольшой свитой: в нее входили его секретарь, четыре писца, четыре курьера, ящик с почтовыми голубями и личная гвардия из шестнадцати воинов. Посол ехал в высокой закрытой повозке, изготовленной целиком из металла. Несмотря на то, что жестяные, железные и бронзовые пластины были выкованы как можно тоньше, с большим искусством, присущим народу гномов, повозка все же оставалась непомерно тяжелой. Экипаж, в котором сидел не только Дунбарт, но и его сопровождающие, тащили восемь лошадей. Воины скакали верхом на крепких, приземистых конях, небыстрых, но поразительно выносливых. Ситас и почетная гвардия из двенадцати воинов встречали посольство гномов на западном берегу реки Тон-Талас.

– Доброго тебе дня, лорд Дунбарт! – сердечно приветствовал его Ситас.

Посол стоял на ступенях лесенки, спускавшейся от двери экипажа. Таким образом, он находился на одном уровне со значительно более высоким эльфом, который мог пожать ему руку, не наклоняясь и не унижая тем самым гнома.

– Долгой жизни и здоровья тебе, сын Пророка, – громко отвечал Дунбарт.

Его туника и гамаши были сделаны из коричневой ткани и кожи, он был наряжен в короткую пурпурную накидку и светлую широкополую шляпу. Ленту шляпы украшало ярко-голубое короткое перо, талия была повязана широким поясом того же цвета. Одежды гнома резко контрастировали с элегантной простотой мантии и сандалий Ситаса.