В гостинице «Последний Приют» сегодня собираются сказители. Тика стала устраивать такие встречи для того, чтобы увеличить выручку в холодные зимние вечера, когда из-за льда и снега мало кто решается выбраться из дома.

Эти встречи начали пользоваться огромным успехом, так что время от времени они с Карамоном рассылали приглашения самым прославленным сказителям Ансалона, предлагая бесплатный ночлег и стол, если те приедут.

Сегодня вечером в гостинице собралось множество великолепных бардов.

Карамон встает на бочку эля, чтобы его видели все присутствующие, и объявляет участников.

— Для начала я хотел бы представить тех, кто бывал здесь еще в стародавние времена, как и я, — заговорил он. — Мы дружны с ними со времен Войны Копья. Просто поднимите руку, когда я назову ваше имя. А ты, Тассельхоф, опусти руку. Сегодня у нас собрались: Майкл Уильямс, Джеф Грабб, Ник О'Донохью, Роджер Мур, Дуг Найлз, Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн… Где же Трейси?

Карамон всматривается в толпу. Раздаются смех и крики, когда Хикмэн обнаруживается в одежде мышиной окраски, обвиняя всех в похищении шляпы.

После того как шум стихает, Карамон продолжает речь:

— Сегодня вечером к нам вновь присоединятся несколько наших бардов. Поднимите руки, пожалуйста. Да нет, Тас, к тебе это не относится. Я… Подождите минутку! Что это ты держишь в руках? Это же касса с сегодняшней выручкой! Тас! Отдай-ка это мне!

Наступает всеобщее замешательство. Карамон слезает со своего бочонка.

Раздается пронзительный голос возмущенного Таса:

— Я просто приберег ее на всякий случай, и это вполне разумно! Мало ли кто скрывается в толпе.

— Да нет, это всего-навсего Роджер! — выкрикивает Майкл Уильямс.

Наконец порядок восстановлен, а касса возвращена на законное место, и Карамон представляет бардов, которым уже случалось выступать здесь со своими рассказами: Дженет Пак, Линда Бейкер, Марк Энтони и Дон Перрин.

— И наконец, — произносит запыхавшийся и раскрасневшийся Карамон, — я рад представить вам нескольких бардов, появившихся на Ансалоне недавно. Прошу всех поприветствовать Адама Леша, Криса Пирсона и Дж. Роберта Кинга.

Вновь прибывших тепло встречают и советуют им не выпускать кошельков из рук.

Под бурные аплодисменты Карамон кланяется и возвращается на свое место за стойкой. Тика в последний раз предлагает собравшимся эля.

Приди к нам, друг. На скамье рядом со мной еще есть свободное местечко. Присаживайся. Заказывай кружечку и приготовься смеяться и плакать, содрогаться и трепетать.

Сегодня вечером наши сказители поведут рассказ о драконах войны.

I

Ветер шепчет в высокой траве,

В небе две мерцают луны,

Капли звезд в ночной синеве…

Вот с чего начинаются сны —

Путешествие за предел,

Вдаль и к самой заре времен,

Где еще у вещей и тел

Не возникло своих имен,

И пока что шуршат пески,

Где потом сойдутся полки.

Мы украдкой вошли с тобой

В мир Того, Кто Дает Имена,

Где одна из двух лун темна

И невидима третья луна,

Здесь все сущее — лишь письмена

Из грядущих легенд и саг.

Наш беззвучен пусть будет шаг,

Наша поступь пусть будет легка —

Так скользят в небесах облака.

Ничего не случилось пока

В этом мире, все впереди,

Но колотится сердце в груди,

И виденья навстречу встают,

И о чем-то пески поют.

Этот путь пройди до конца —

И узнаешь мысли Творца,

И прочтешь вокруг письмена

Дающего Имена.

II

Мне снилось: я иду пустынным долом

В исполненном знамений грозных мире,

Которому вот-вот грозит война,

И никого окрест — одно лишь солнце

Своим слепящим светом бьет в глаза.

Тогда, возвысив голос, я три раза

Воззвал, чтобы услышать голос Бога,

И он, вняв зову, мне явился вскоре,

Беззвучно и как будто ниоткуда.

Мне снился мир, где слово стало явью

И что прошепчешь — тотчас воплотится.

И вот бегут мурашки по спине,

Когда я здесь, в сей сказочной стране.

Рассудком не измеришь, не постигнешь

Мир грез, видений, чудищ и героев,

Ведь сны причудливы, ветвятся, реют, вьются

Как дым, когда его уносит ветер.

Здесь мертвые встают из-под земли

И хор их голосов подобен грому.

Здесь алый свет вторая льет луна,

Как кровью затопляя лес и долы.

О, дай мне. Боже, свой возвысить голос,

О, Боже, научи меня словам,

Чтоб все на свете — мертвое, живое, —

Услышало, как я слагаю песню

О сне своем, седьмом волшебном сне,

О, дай мне голос, чтобы рассказать

О шорохе драконьего крыла…

III

Мне снилось — я иду пустынным долом,

Где только кости, камни и пески,

А горизонт — как темная спина

Уснувшего неведомого зверя,

И разными глазами смотрят луны,

Смешав свои лучи над странным миром.

Настало утро, и восходит солнце,

И вижу я — все выжжено дотла

Вокруг его палящими лучами.

Здесь битва пролетела или мор

Прошел своей безжалостной стопою,

Сказать я не могу, но вижу, вижу,

Как воронье и черви здесь пируют,

Деля на солнцепеке мертвечину.

Но что там впереди? Слепящий свет,

Как будто бы какая-то пещера

Сияет так, что кажется — то солнце

Второе на земле зажглось, не в небе.

Вот только странно: черные лучи

Оно из той пещеры испускает,

Да, черные как ночь, и все ж они

Сияют так, что взор туманят слезы.

«Драконы!» — осенило вдруг меня.

Как черный жемчуг, черные алмазы,

Черней угля, черней беззвездной ночи.

Вон там взметнулось черное крыло!

Я не хотел и шел, мне жутко было,

И все-таки я шел; меня влекло