Довольно симптоматичным явилось предложение британцев о перемирии с сочельника до 2 января 1944 года – первый раз, когда они выступили с подобным предложением. Мы, естественно, с облегчением согласились. Впрочем, на отдых времени у нас не осталось: у нас были и другие дела, особенно после воздушного налета на Лейпциг в сочельник. Но как же все это закончится? Для Германии катастрофа была неизбежна, а для меня это означало и катастрофу для Европы.

Уже через две недели сразу после окончания рождественского перемирия лейтенант Синклер убежал снова. Этот побег, как и многие другие, представлял собой нечто фантастическое.

Идея возникла из задержки при включении прожекторов вдоль стен половины замка, которую пленные заметили и просчитали. О нехватке электричества нам всегда приходилось помнить, а потому очень часто свет зажигался только после наступления полной темноты. Это означало, что часовой на нижней террасе с садом на западной стороне замка и часовой в пагоде на северозападном углу довольно плохо видели внешнюю стену замка. Часовой в пагоде всегда оставлял свою вышку непосредственно перед включением прожекторов и патрулировал террасу с садом вместе со вторым часовым, пока его не сменяли. Оттуда ни один из них не просматривал верхнюю террасу двадцатью футами выше. Пленные просчитали, что до включения электричества несколько минут стояла почти кромешная тьма. За этот период теоретически можно было выбраться из верхних окон, предварительно пропилив решетки, спуститься вниз на террасу по веревке, а затем по той же веревке перебраться через балюстраду и спрыгнуть вниз на нижнюю террасу с садом примерно в сорок ярдов шириной и двадцатью футами ниже. Будет очень темно, прожектора еще не включат, а если выдастся темный или дождливый вечер, так успех окажется тем более вероятным. Вдоль внешнего края нижней террасы взад-вперед ходил часовой. А за ограждением из колючей проволоки позади него почва снова шла под резким уклоном вниз к задним дворам зданий в городе.

Участок часового на нижней террасе находился прямо перед этим ограждением, что существенно сокращало мертвое пространство, скрытое от его зрения верхней террасой.

Было 19 января 1944 года – пасмурный, темный вечер с мелким дождем. Примерно в пять часов вечера на гауптвахте неожиданно зазвенел звонок с западной террасы. Один из наших унтер-офицеров вышел из задней двери гауптвахты, предположив, что какой-то офицер совершал свой дозор и хотел, чтобы его впустили с верхней террасы. Кнопка звонка располагалась не на самой задней двери гауптвахты, а на расстоянии двадцати ярдов, на балюстраде. Прожектора не работали. Пока еще не пришло время. Никого не увидев ни на террасе рядом со звонком, ни где-либо еще, унтер-офицер прошел немного дальше и вдруг увидел, как в одно из окон заключенных втащили веревку. Он бросился назад на гауптвахту и вызвал офицера службы охраны. Все мы немедленно кинулись в помещения пленных на второй этаж. Никакой веревки, разумеется, не было. Очевидно, ее спрятали несколькими минутами ранее. Включив прожектора, мы обыскали обе террасы и нашли следы на цветочных клумбах на нижней террасе и прорезанную проволоку во внешнем ограждении. Отсюда через край свисала самодельная веревка. Часовые поклялись, что ничего не слышали.

Однако хозяйка дома, примыкавшего к подножию скалы, на которой располагался замок, сказала, что видела двух или трех человек, спускающихся с нижней террасы. Они перелезли через ее навес в саду за домом и скрылись.

Мы предупредили все соответствующие инстанции кодовым словом «мышеловка» и провели Sonderappell, чтобы выяснить, сколько точно человек пропало и кем они были.

Вскоре после начала этой пресловутой Appell пленные вывели из строя выстрелом из рогатки основной прожектор, висевший высоко на стене восточного здания. В слабом свете оставшихся ламп посчитать пленных оказалось просто невозможно. Я приказал всем подняться на до сих пор пустующий второй этаж через двор на восточной стороне. Им потребовалось так много времени, чтобы пройти хотя бы это крошечное расстояние, что мне пришлось буквально заталкивать хвост этой унылой процессии вверх по лестнице мягким нажимом дул винтовок моего полицейского отряда.

Там мы загнали толпу пленных в две незанятые комнаты. В третью комнату мне принесли личные дела пленных. Поскольку я довольно хорошо знал всех офицеров в лицо и по имени, я приказал ближайшему ко мне войти и начал проверку. Не успел я проверить и тридцати человек, как кто-то выключил свет. Я прокричал своим унтер-офицерам сесть на личные дела, иначе они исчезнут, и приказал принести фонари. Через час с половиной работы я в итоге выяснил, что пропали три офицера. Одним из них был лейтенант Синклер.

На следующее утро я провел еще одну проверку и обнаружил, что исчезли только два офицера – Синклер и лейтенант Барнс (во всяком случае, так мы думали).

Через неделю эту парочку поймали на голландской границе и вернули нам. Они получили обычные три недели одиночного заключения.

Следующим сбежавшим стал лейтенант Миллар, канадский офицер. Мы никогда так точно и не узнали, как он убежал, видели ли мы его снова, слышали ли о нем что-нибудь от кого бы то ни было. Предположительно его куртку нашли на дороге в нескольких милях от лагеря и принесли обратно в замок.

После отправки основного количества французских пленных в Любек прошлым летом в лагере оставались еще несколько французских ординарцев. Смешанные группы британских и французских ординарцев, как правило, совершали свой моцион за территорией замка под конвоем. В ту зиму Муссолини направили на Восточный фронт сражаться против партизан. Там его убили. Его преемник в Кольдице вверенных ему рядовых в лицо не знал, и в тот же месяц лейтенант Орр-Эвинг поменялся местами с одним из французов. Он убежал во время прогулки и скрылся в лесу. Единственный конвоир при группе гнался за ним до реки Фрейбергер-Мульде, бросив винтовку по пути, чтобы бежать быстрее. Орр-Эвинг решил, что вода ему не помеха, бросился в реку и поплыл на противоположный берег. Конвоир же, струсив, остановился и криком предупредил железнодорожного рабочего на той стороне. Железнодорожник поймал беглеца.

В феврале 1944 года офицер службы охраны покинул замок. Заменить его должен был претендент из Дрездена из 4-го отдела (абвер). Наш комендант счел это плохой затеей и заявил, что отвечающий за безопасность в Кольдице новичок лишь сыграет на руку пленным. Он сказал, что, если они настаивают на их собственном назначении, он перекладывает всю ответственность за безопасность в лагере на них, поскольку никак не может принять ответственность на себя с человеком, при данных обстоятельствах ни в коей мере не соответствующим поставленной перед ним задаче. Вместо этого он намекнул, что я был единственным человеком, способным выполнять эту работу должным образом. К этому моменту я провел в Кольдице уже больше трех лет, знал практически всех его обитателей в лицо и был знаком со всеми уловками, хитростями, всеми попытками и подробностями почти каждого побега, до сих пор имевших место. Комендант имел некоторое влияние на ОКБ в Берлине, куда передали дело, и Дрезден в итоге сдался. В конце февраля меня назначали новым офицером службы охраны. Я занимал эту должность до апреля 1945 года.