class="p1">Всё это промелькнуло у него в голове за мгновения. Это были не столько продуманные и словесно оформленные суждения, сколько осознанные ощущения, осмысленные чувства.

– О чём вы задумались, если не секрет? – спросила Полина.

– Мне кажется, в каждом из нас есть человек материальный, телесный, а есть человек духовный. Иногда побеждает один, иногда другой. Вопрос лишь в том, за кем окажется окончательная победа.

Он вновь замолчал. Вдруг припомнил ночные сцены с Егором Кузьмичом (которого так и не увидел) и обнажённой Маней. Тот старик любовался ею, восторгался красотой её форм. Выходит, безликий Кузьмич относился к ней более душевно, можно сказать эстетичней, чем он, образованный интеллигент. И тут же промелькнула гаденькая мыслишка: «Красотой-то он любовался, а всё равно в конце концов подрочить захотел. Эстет от бессилия плоти…»

Но разве человек должен быть либо ангелом, либо дьяволом? Разве низменные животные инстинкты постыдны? Они естественны!

Томление плоти, страсть к женщине, удовлетворение половой жажды сами по себе не дурны и не хороши. Они определены природой. Вопрос лишь в том, какое место они занимают в жизни человека. Не готов ли он ради личной прихоти и похоти обидеть, оскорбить, унизить другого человека, причинить ему боль, разрушить его жизнь…

4

По вечерам Сергей предпочитал проводить время в тех кафе, где на эстрадных площадках выступали преимущественно поэты и писатели. Неожиданно и нарядно было оформление нового «Кафе поэтов». Броские росписи Давида Бурлюка, Григория Якулова, Владислава Ходасевича, Владимира Татлина, Аристарха Лентулова чередовались со звучными строками Василия Каменского, Владимира Маяковского, Велемира Хлебникова.

В этом кафе иные поэты приветствовали революцию. Однажды вышел на сцену Каменский и, резко рубя слова, порой переходя на крик, читал свою поэму «Стенька Разин». Казалось, поэт сам готов примкнуть к разудалой вольнице:

Эй, сермяжники!

Беритесь за привычку —

Дорогих гостей встречать.

Эй, гуляй —

Сарынь на кичку!

Наворачивай сплеча.

Драли,

Жрали

Бары

Долго

Крепостную голытьбу.

А теперь —

Бунтует Волга

За сермяжную судьбу.

Григорий Якулов призвал воздвигнуть на Кузнецком Мосту Мировой вокзал искусства! Безумная мысль, под стать ситуации в стране. Оказывается, отсюда будут отправляться в города и страны экспрессы новых достижений художеств. Откуда? Из кафе «Питтореск», которое оформляли известные художники.

Заявление Якулова было оригинальным. Но плакат, который он написал к открытию кафе, напомнил Сергею парижские вывески по стилю и содержанию: рыжеволосая изящная девица с алыми губами, в шляпке с вуалеткой, в длинных перчатках. То ли актриса в драматической роли, то ли вариация на тему «Незнакомки» Александра Блока.

Сергей поймал себя на мысли, что он всё меньше пишет о революции, о смене власти, политических событиях и тем более о гибели русской культуры и крушении России. Во всяком случае, в крупнейшем, наряду с Питером, городе страны культурная жизнь продолжалась, как ни в чём не бывало. Постоянные выставки картин разных направлений.

В Камерном театре премьера пьесы Лотара «Король-арлекин», Мейерхольд собирается ставить пьесу Клоделя «Обмен», и уже успешно прошла премьера пантомимы «Ящик с игрушками» на музыку Дебюсси. В бывшем оперном театре Зимина, переименованном в Театр Совета рабочих депутатов, премьера оперы «Евгений Онегин» Чайковского, а в Большом – знаменитой оперы Сен-Санса «Самсон и Далила». В Художественном театре репетируют пьесу Блока «Роза и Крест»…

Одни интеллигенты клянут Октябрьский переворот и власть большевиков, другие приветствуют молодой правящий класс и мировую революцию, третьи продолжают заниматься своей профессиональной работой.

Сергею это напоминало аналогию общества и организма. Люди рождаются и умирают, а общество остается жить. Так в нашем организме рождаются и отмирают отдельные клетки, а он сохраняется. Общество, подобно организму, порой испытывает тяжёлые кризисы – духовные и материальные или те и другие вместе. Подобные катастрофы удаётся пережить. Можно сменить имя и фамилию (так же как название государства), но от этого мало что меняется. Есть нечто основное, определяющее устойчивость индивидуального и общественного организма.

Что же это? Народ и культура. Именно так, судя по всему. Ведь остаются города и села, фабрики и заводы – всё то, что называют страной, с её природой естественной и искусственной, созданной людьми. Этого не в силах изменить, тем более сразу, никакая революция.

В России произошли перемены прежде всего политические. Их результаты скажутся, возможно, через несколько лет или даже десятилетий. Никакие лозунги, похожие на мистические заклинания, не совершат чуда. Не возникнет новый мир по одному лишь страстному желанию миллионов. Для этого требуется серьёзная, долгая, кропотливая творческая работа. Люди не могут, как библейский Бог, творить из ничего, единственно словом и волей своей.

Возможно, революция изменила русский народ. Пробудила в нём энтузиазм и надежду на лучшее будущее. Возможно, именно эта надежда определила победу и Февральского, и Октябрьского переворотов. А дальше? Разочарование Февралём породило Октябрь. Но и он не принёс, да и не мог принести ожидаемых благ. И что теперь?

Россия шагнула в Неведомое. Ясно, что это никак не похоже на земной рай. Да и откуда бы ему вдруг взяться?

А если это пропасть, в которую началось падение? При крушении «Титаника» тоже не все сразу поняли, что произошло. Играл оркестр… Вот и в России жизнь продолжается, играют оркестры, танцуют пары, работают рестораны и кафе, поэты декламируют стихи, работают моторы, но страна обречена. Пройдёт какой-то срок, и она неотвратимо уйдёт в небытие, поглощённая бездонным океаном истории…

Примерно так Сергей излагал своё видение ситуации в России. Он стал более осторожен и философичен, чем прежде. Ему стало казаться, что он пишет не столько для читателей, сколько для самого себя. Он посылал краткие сообщения, зарисовки с натуры, интервью, очерки. Но не мог ограничиться только изложением фактов и мнений. Ему хотелось понять происходящее, осмыслить то, что происходит с Россией и, возможно, распространится по всему миру.

Ясно, что в редакции его материалы подчистят, подрежут, подправят. Даже предполагал, какие будут купюры. Но предпочитал высказывать свои соображения по поводу происходящего. Не хотел быть заурядным поставщиком «горячих новостей» и газетных уток. За месяцы пребывания в революционной России он словно повзрослел и даже поумнел.

Оценивая эти свои изменения, он подумал: а если нечто подобное произошло и с народом России? Если революционное брожение только выглядит хаосом при взгляде изнутри? Но так нельзя охватить мыслью всё явление целиком, тем более в его развитии.

Быть может, происходит становление чего-то незримого, но чрезвычайно важного в том, что называют общественным сознанием, или в глубинах бессознательного?

Как бывает порой, ответ подсказала жизнь.