Мать обняла ее, поцеловала. Хэрриет и миссис Финли-Ивенс – вид у обеих был заинтересованно-любопытствующий – поцеловали ее в щеку; его преподобие Финли-Ивенс, мистер Линкольн и данбертонский управляющий мистер Уоткинс поклонились и поцеловали руку. Неожиданной странно все окончилось, и напряжение спало. Майра вышла из церкви с мужем. Он подсадил ее в карету. Все остальные должны были приехать в Данбсртон к завтраку в двух других экипажах.

Они остались наедине, сидя рядом, по не касаясь друг друга и глядя каждый в свое окно.

– Если вы чувствуете себя нехорошо и не в силах присутствовать на свадебном завтраке, – сказал он, когда карета поднималась по крутому холму, – можете удалиться к себе. Если же окажетесь в состоянии побыть с нашими гостями, буду вам крайне признателен, если вы сможете выдавить из себя улыбку.

– Да, – сказала она. – Я непременно буду улыбаться.

– По крайней мере, попытайтесь не плакать.

– Я буду улыбаться. Это ваше первое приказание, милорд, и я ему подчинюсь.

– Сарказм вовсе необязателен.

Она тихонько засмеялась и зажмурила глаза, отвернув голову. Он больше никогда не увидит ее слез. Он больше никогда не увидит, что ее можно ранить. Кеннет. Ее охватила отчаянная тоска по тому человеку, которого она любила когда-то, – другому человеку, совсем не тому, кто сидит теперь подле нее, почти касаясь ее плечом. Ее муж. Отец ребенка, которого она носит во чреве.

«Эта гостиная слишком велика для двух человек», – подумал Кеннет. В будущем они найдут какую-нибудь другую комнату, поменьше, где будут проводить вечера, когда у них нет приема. Сводчатый, расписной и позолоченный потолок, тяжелые дверные рамы, мраморный камин, огромные картины – от всего этого его жена, сидевшая со склоненной головой над вышивкой, словно съежилась.

Его жена! Только сейчас, вечером того дня, когда состоялось бракосочетание, после ухода гостей, у него нашлось время, чтобы осознать все, что произошло на прошлой неделе. Несмотря на принятое ранее решение поселиться в Данбертоне, он в конце концов решил изменить его и на весь сезон остаться в Лондоне, чтобы славно провести время в обществе Нэта и Идема. Он был готов безоглядно пуститься во все тяжкие – развлечения, излишества и дебоши, которые может предложить Лондон.

Оставаться в Данбертоне рядом с Пенвитом, рядом с ней было просто невыносимо. Он ненавидел ее – и любил. Он возмущался ею – и желал ее. Он презирал ее – и восхищался ею. В то же время он не осознавал двойственности своих чувств. Ощущал только свою беспомощность. Она его отвергла. Теперь он знает, что она не остановилась даже перед ложью, лишь бы избавиться от него.

Она подняла голову, склоненную над вышивкой, и встретилась с ним взглядом, хотя он находился на другом конце комнаты. Рука ее с иглой и шелковой ниткой замерла над работой. Как ни была она бледна, как ни плохо выглядела, в ее позе была природная грация. Как она исхудала! Щеки ввалились. Вечернее платье, в которое она переоделась к обеду, висело на ней как на вешалке. Разве на четвертом месяце не должно быть наоборот? Они долго молчали, глядя друг на друга.

– Вы устали, – сказал он. – Проводить вас в вашу комнату?

– Пока нет, – ответила она.

Когда уехала последняя гостья, ее мать, Майра была на грани полного изнеможения. Но все же она отказалась пропустить обед, хотя вряд ли проглотила хотя бы ложку, а после обеда настояла на том, чтобы перейти в гостиную, ведь в обоих случаях он предложил бы ей уйти к себе. Так решил Кеннет! Если бы он в приказном тоне объявил ей, что надеется пообедать в ее обществе, она наверняка осталась бы наверху и никакими силами не удалось бы спровадить ее вниз.

– Чем вы заняты? – спросила она.

Он посмотрел на лист бумаги, лежащий перед ним на письменном столе, и на гусиное перо, которое держал в руке:

– Пишу письмо своей матери. И сестре.

Она опустила иглу, но за работу не принялась.

– Они будут потрясены, – прошептала она.

– Их эмоции в данном случае несущественны, – отозвался он. – Вы моя жена. Меньше чем через полгода у нас будет ребенок. У них нет иного выбора – только радостно принять свершившееся.

– Радостно! – Майра улыбнулась. – С ними едва не случился удар, когда они узнали, что я проведу в Данбертоне одну ночь после рождественского бала.

– Вы преувеличиваете, – возразил он. – Если бы с ними посоветовались, они с радостью настояли бы на том, чтобы вы остались и не подвергали себя опасности, отправившись домой.

Она все еще улыбалась.

– Я решила подвергнуть себя опасности, Кеннет, – сказала она, – после того, как невольно подслушала ваш разговор, ведь они выразили вам свое несогласие с моим пребыванием в Данбертоне, посчитав его затянувшимся.

Так ли это? Но наверное, так, хотя он и не помнит. В конце концов, обе тогда были вне себя. Так вот почему Майра столь безрассудно покинула их дом в буран!

– Простите меня, – сказал он. – Они, конечно, не предполагали, что вы их услышите.

– Тот, кто подслушивает, ничего хорошего о себе не услышит. Так говорит пословица. Когда ваши близкие прочтут эти письма и кое-что подсчитают, они, вероятно, еще пожалеют, что не уговорили меня остаться. Одна ночь в Данбертоне – и они избавились бы от меня навсегда.

– Их запоздалые сожаления не имеют теперь никакого значения, – сказал он. – А вы можете быть уверены, что моя мать, и сестра будут держаться с вами так, как положено хорошо воспитанным леди.

Она еще раз улыбнулась, прежде чем снова взяться за иголку. Какое-то время он смотрел; на нее, а потом опять погрузился в свое сложное занятие. Конечно, мать и сестра придут в ужас – и от того, на ком именно он женился, и, от того, как прошло бракосочетание, и от обстоятельств, вынудивших его к такой поспешности. Но они примут ее. Ей-богу, примут, если хотят в дальнейшем поддерживать с ним отношения.

Окончив первое письмо, он принялся за второе. Майра все так же сидела, положив работу на колени, и закрыв глаза.

– Что с вами? – Он вскочил и подошел к: ней.

– Ничего… – Она взяла в руки вышивание.

– Отложите работу, – сказал он. – Я помогу вам лечь.

– Еще один приказ?

Он стиснул зубы.

– Если вам угодно… если вам угодно сделать нашу семейную жизнь невыносимой и для себя, и для меня, заставляя меня прибегать к приказам и демонстративно подчиняться им, – пусть будет так. Если вам угодно сделать из нашей семейной жизни некую игру, в которой мне отводится роль тирана, а вам – жертвы, то я не могу вам помешать. Но сейчас вы устали и плохо себя чувствуете, вам нужно лечь. Я отведу вас наверх. Если желаете, обопритесь на мою руку. В противном случае я возьму вас на руки и отнесу в спальню. Как видите, я предоставляю вам право выбора.