Некоторое время спустя попал в плен. В лагере на меня вышел агент абвера и предложил сотрудничество. Ему были нужны люди, владеющие русским. Вначале я отказался.

Но среди заключённых в моём лагере находился офицер-контрразведчик, Шарль Контье.

Капитан бросил на меня ироничный взгляд:

– Офицер-контрразведчик в лагере военнопленных?

– А если бы вы знали, что вас ждёт плен, вы бы сдались врагу в форме контрразведчика или переоделись, к примеру, в сержанта или старшину?

– Я бы не сдался врагу живым. Может, слышали: «Лучше смерть, чем полон» и «Мёртвые сраму не имут»?

– Вы так говорите, будто прошли через это. Но когда враг обкладывает со всех сторон, порой выхода просто нет.

– Выход всегда есть. К примеру, умереть в бою. Или броситься на прорыв, даже если шансов уцелеть не остаётся.

Я знаю, о чём говорю. Летом 41-го дважды прорывался из окружения, во второй раз из глухого «котла». Да, со мной были уцелевшие осназовцы и бойцы, чей боевой опыт уже не уступал спецам. Но нас была горстка против настоящей облавы, а к трофейному оружию минимум боеприпасов. Часть группы сознательно пошла на смерть, отвлекая врага ложной атакой. Но оставшиеся прорывались там, где нас не ждали, у самой плотной стенки «котла». Сумели незаметно подкрасться к траншеям по-пластунски, бесшумно вырезали часовых, а когда подняли тревогу, прорывались с боем. Погибли практически все, я был ранен, но двое оставшихся в строю бойцов меня не бросили. С тех пор на оперативной работе…

Капитан не врёт. По крайней мере, создаётся полное впечатление, что задумчивый, чуть отстранённый голос контрразведчика доносит до меня правду.

– Что же, видимо, французские коллеги не обладают ни вашим мужеством, ни жертвенностью. Но, тем не менее, Контье выжил. Его внимание привлекло то, что меня вызвали в администрацию. А узнав, что в лагере находится офицер абвера и что я владею русским, он сумел сложить общую картинку воедино и сделать правильный выбор.

Шарль познакомился со мной, а после недолгого общения сумел убедить меня принять предложение немцев. Он верно предположил, что я могу оказаться в учебном центре подготовки диверсантов абвера. А информация только о месте его нахождения была очень ценной. Не говоря уже о методике подготовки, офицерах-преподавателях и высоких чинах, курирующих подготовку диверсантов.

Он присвоил мне позывной «Гасконец», назвал кодовое слово, с которым я должен был выйти на связь при любой возможности.

– Что-то не очень правдоподобен ваш рассказ. Как вообще вы могли выйти на связь?

– В теории не так сложно. При выполнении диверсионной операции перейти на сторону противника немцев – ведь тот автоматически становится союзником французам и англичанам. Потребовать соединить меня с представителями военной миссии, передать привет «бретонцу от гасконца» и назвать кодовое слово: «Пуатье».

– Почему же вы так и не сделали, господин лейтенант?

– Потому что при переходе на вашу сторону 23 июня 1941 года я оказался среди отступающих частей Красной Армии. Это было уже не сражение, это было избиение. Выйти на связь с представителями разведки не представлялось возможным. Что касается контрразведки – знаете, про НКВД во Франции ходили крайне мрачные слухи. Я не был уверен в том, что меня не шлёпнут просто походя, в хаосе отступления. Пришлось импровизировать: я решил, что, собрав небольшой отряд и организовав пару засад на дорогах, я наберу себе некоторый авторитет перед вашими специальными службами. А это, в свою очередь, даст мне хотя бы какие-то шансы уцелеть.

– И?..

– И организовал на шоссе пару засад. В первой было уничтожено несколько бензовозов, два лёгких танка, четыре бронетранспортёра и зенитная установка на базе «ганомага». Во второй мы сожгли сразу четыре средних панцера и один бронеавтомобиль. Немцев в обоих боях погибло примерно 100 человек, не меньше.

Вот только в свою очередь я потерял практически весь отряд, а за уцелевшими началась настоящая охота. Нас оставалось четверо, но один был тяжело ранен. Понимая, что только я смогу задержать фрицев, принял решение остаться и прикрыть уход своих. Но сам был тяжело ранен и погиб бы, если бы не Виктор. Когда же восстановился, линия фронта была уже вне досягаемости. В конечном итоге я не придумал ничего лучшего, как организовать собственный партизанский отряд, благо имелись и опыт, и специальные навыки.

Да, вот ещё что: я могу сообщить имена всех бойцов, кто участвовал в засадах. По крайней мере, погибшие бойцы не будут числиться без вести пропавшими, люди приняли смерть в бою.

Капитан коротко кивнул.

– Хорошо. Но почему вы сразу не ушли в Польшу, почему не связались с бойцами Армии Крайовой, поддерживающими связь с англичанами с начала войны?

– Я… я впервые подумал об этом сейчас. Не знаю… Это же моя Родина. Я родился в России, когда Белоруссия была её частью. И я ненавижу немцев. Так что решение сражаться здесь показалось мне единственным возможным и правильным.

– Тогда почему всё это время ломали комедию, а сразу не потребовали канал связи?

– Чтобы вы меня шлёпнули? Я должен был к вам присмотреться.

Капитан на минуту замолчал. Видно, что-то тщательно обдумывает.

– То есть вы, господин белоэмигрант, не скрываете, что проходили обучение в диверсионном подразделении «Бранденбург-800», а после участвовали в боевых операциях на территории Советского Союза?

– Один день. Всего один день. А потом три года сражался с немцами.

– Хорошо. Сейчас я запрошу связь с союзниками, передам ваши кодовые слова. Некоторое время спустя придёт ответ и окажется, что никакого бретонца никогда не было. Вы, конечно, будете утверждать, что он был, что, скорее всего, вашего контрразведчика кто-то сдал в лагере или эффективно сработали немецкие дознаватели.

– Может, и так. Но союзники подтвердят, что выпускник артиллерийской школы в Пуатье лейтенант Мещеряков – это реальный офицер, пропавший на фронте в 40-м.

– И мы доложим, что этот самый выпускник стал предателем, служил немцам в качестве диверсанта абвера, принимал участие в боевых действиях против Красной Армии. Как думаешь, что они нам ответят? Мне кажется, дадут полный карт-бланш на любые решения относительно тебя. Может, ты не в курсе, но диверсанты «Бранденбург 800» выведены за рамки действия любых конвенций о военнопленных.

– Вы забыли упомянуть про три года боёв с немцами, – сухо ответил я.

– Но это уже нам решать, какую именно информацию мы передадим. Если передадим.

Встать! Руки за спину! Васильев, увести.

14 сентября 1944 года. Вечер

С самого начала моего пребывания на фильтрационном пункте я содержусь один. Можно сказать, что с комфортом, если не учитывать того факта, что моя землянка раз в пять меньше допросной контрразведчика. И, несмотря на малый размер, температура здесь ближе к минусовой.