На полях тоже оказались пометки профессора:

Иоанн 1:19

Матфей 11:14; 17:10

Марк 9:11

Бараббас??

Имя Бараббас вновь было подчеркнуто.

– Нет, – вновь заговорила миссис Фоссиус, – он никогда не называл это имя. Я слышу его впервые, в этом я абсолютно уверена. Что оно значит?

Клейбер, погруженный в чтение текста, ответил, качая головой:

– Из заметок на полях можно сделать вывод, что эти части текста у разных евангелистов дополняют друг друга, а это значит, Бараббас являлся автором пятого Евангелия. Но сам этот факт для нас ничего не значит и не позволяет понять, какая тайна скрывается за этим именем, где бы оно ни упоминалось.

– Имя Бараббас, – продолжила Анна, – скорее всего имело скрытое от большинства людей значение, оно служит неким кодом, которым могли воспользоваться только посвященные. В то же время это имя является ключом к разгадке тайны, имеющей невероятное значение.

Казалось, что миссис Фоссиус не поняла ни слова из сказанного. Анна и Клейбер задавались вопросом: было ли это удивление наигранным, хоть оно и выглядело столь естественно, или бывшая жена профессора действительно не имела ни малейшего представления о том, чем занимался ее муж в течение долгих лет? По крайней мере, когда они, перелистывая книгу, за книгой, пытались найти хоть какие-нибудь новые зацепки, Аурелия сохраняла совершенно спокойный вид. Похоже, она смирилась со своей судьбой и с судьбой, постигшей ее мужа.

Запутавшись в бесчисленных заметках, найденных в разных книгах, Анна задала миссис Фоссиус вопрос о том, как могло случиться, что профессор никогда не разговаривал с ней о своих исследованиях и не рассказывал о целях работы.

На что Аурелия ответила:

– Фоссиус всегда был довольно замкнутым человеком. Конечно, он говорил о своей работе, но от подобных разговоров я почти всегда уставала, поскольку просто не могла следить за его мыслью и понимать смысл сказанного, если речь шла о его области знаний – компаративистике. В Марке жили два человека: любящий муж, с которым я играла в гольф в Бонита-клубе, и одержимый ученый, с трудом справлявшийся с обычными повседневными проблемами. К сожалению, его вторая натура начала постепенно брать верх, и это повлияло на наш брак не лучшим образом. Но, – заметила она под конец, – я уже и так рассказала вам слишком много.

Анна и Адриан восприняли последнюю фразу как вежливую просьбу миссис Фоссиус покинуть ее дом и попрощались.

По пути в гостиницу они молчали, поскольку каждый пытался привести свои мысли в порядок. Наконец Анна заговорила

– Что ты думаешь о миссис Фоссиус?

На лице Клейбера появилась гримаса – нечто среднее между лицом смеющегося человека и человека, готового вот-вот заплакать.

– Трудно сказать, – ответил он. – Я бы не стал утверждать, что она лжет. В то же время меня не покидает чувство, что миссис Фоссиус решила скрыть от нас нечто важное.

– Ты имеешь в виду ее заверения, что она не знала, над чем работал муж?

– Хотя бы и это, – сказал Клейбер. – Нельзя прожить с человеком в браке восемь лет и не знать, как он зарабатывает деньги.

– Хорошо, предположим, что она знала, но не была посвящена в детали его исследований Я ведь тоже в общих чертах знаю, чем ты занимаешься, но достаточно подробно не смогла бы рассказать об этом Честно говоря, подробности меня вовсе не интересуют, поэтому вполне вероятно, что миссис Фоссиус интересовалась работой мужа в той же степени.

Клейбер покачал головой.

– Такого я себе просто не могу представить. Фоссиус не раз ездил на край света в поисках какого-то куска пергамента. Он должен был объяснить жене, почему именно этот клочок пергамента был для него так важен. Если бы он сам не стал говорить, то наверняка миссис Фоссиус спросила бы его. Она же это отрицала, и я ей не верю.

Когда они проезжали мимо площадки для игры в гольф возле Бонита-клуба, Клейбер остановил машину.

– Миссис Фоссиус обмолвилась, что они с мужем играли здесь в гольф. Верно?

– Да, ты прав, – ответила Анна. – Кажется, мы с тобой думаем об одном и том же.

Клейбер свернул на площадку для парковки. На террасе клуба сидели в плетеных креслах несколько игроков, они разговаривали и пили чай со льдом. Анна с Адрианом представились как друзья Фоссиуса, приехавшие из Германии, и спросили, не был ли кто-нибудь из присутствующих близко знаком с профессором.

Что значит «близко знаком»? С ним виделись в клубе, но близко профессора знал только Гарри Брэндон, его ассистент. Кто-то указал на лунку неподалеку, возле которой мужчина и женщина пытались выбить мяч из песка. Это были Гарри и его жена.

Гарри Брэндон и его жена Лиз, бывшая в отличие от мужа довольно полной, оказались очень милыми и приятными людьми. Во время короткого разговора с ними Клейбер и Анна узнали, что Брэндон занял место профессора Фоссиуса в университете. Когда Анна рассказала о смерти профессора в Париже, Низ спросила, не зайдут ли их новые знакомые вечером на ужин, поскольку ей и Гарри очень хотелось бы узнать подробности этой истории.

Анна и Адриан охотно приняли приглашение. Они надеялись, что Брэндоны больше расскажут о Фоссиусе и его научных исследованиях.

Гарри и Лиз жили на острове Коронадо, на Седьмой улице к западу от Оранж-авеню, в деревянном бунгало с небольшим садом и крохотным внутренним двориком с тыльной стороны, в котором был безвкусно выполненный фонтан, при виде которого тут же вспоминался оказавшийся в опасности хамелеон. По периметру фонтана были установлены электрические лампы, каждые десять секунд подсвечивавшие воду разным цветом.

На стенах и на темно-коричневой грубо сделанной деревянной мебели висели и стояли фотографии в рамках, не меньше двухсот, на которых чета Брэндонов была запечатлена в кругу своей огромной семьи или среди друзей. Самые старые из этих снимков, похоже, были сделаны еще в сороковых годах.

Сразу заговорили о Фоссиусе. Выяснилось, что профессора Гарри буквально боготворил. Он рассказал, что у Фоссиуса была так называемая абсолютная память, которой обладает лишь, один человек из нескольких миллионов. Такое свойство мозга позволяет запоминать однажды прочитанное либо услышанное и даже через много лет воспроизводить с точностью до слова. Этот дар просто обязывал Фоссиуса заняться сравнительным литературоведением. Профессор был способен работать с точностью компьютера, в то время как все остальные все равно что возились с записями на клочках бумаги, и был настоящей находкой для науки. Фоссиус мог цитировать любые места из «Божественной комедии» Данте или «Фауста» Гете и сравнивай, их между собой. Он был настоящим гением. Хотя – при этих словах Брэндон стал серьезен – именно абсолютную память следовало винить в том, что Фоссиус постепенно, но с каждым месяцем все более явственно терял рассудок.