Прежде я никогда не бывала за границей, тем более в одиночестве. Между Сивардом и Холмвудом происходили долгие совещания, посвященные тому, как организовать мое путешествие наиболее разумным образом, выбрав самый короткий и безопасный путь. В эти дебаты я предпочитала не вмешиваться, ибо не имела даже отдаленного понятия о возможных дорожных затруднениях. Директрисе школы я послала письмо с разъяснением причин, не позволяющих мне приступить к своим обязанностям в начале учебного года. Джон Сивард, знавший немецкий, а также несколько славянских языков, имеющих хождение в графстве Стайрия, заставил меня заучить несколько фраз, могущих оказаться полезными во время путешествия. Артур Холмвуд, пустив в ход семейные связи, добился того, что паспорт был мне выдан в кратчайшие сроки.

Прощаясь со мной на стоянке дилижансов в Уитби, доктор Сивард разразился следующей тирадой:

— Сколь бы тяжелой ни была болезнь мистера Харкера, я ему завидую, ибо прекраснейшая из женщин готова преодолеть пол-Европы, спеша к нему на помощь.

При этом он бросил быстрый взгляд на Люси, укрепив меня в убеждении, что чувство к моей подруге не остыло в его груди, и, столь лестно отзываясь обо мне, он рассчитывал возбудить ее ревность.

Отведя Люси в сторону, я крепко сжала ее руки в своих и расцеловала ее в обе щеки.

— Умоляю тебя, Люси, будь благоразумна, — шепнула я ей на ухо. — Твое счастливое будущее зависит только от тебя.

В ответ Люси рассеянно кивнула, однако, взглянув в ее лицо, я поняла, что совет мой пропадет втуне.

Охваченная щемящим чувством, в котором беспокойство за подругу соединялось с дорожным волнением, я попрощалась с Холмвудом и Сивардом, со всей возможной сердечностью поблагодарив их за бесчисленные хлопоты. Мысли мои устремились к предстоящему путешествию. Вечером я должна была прибыть в Халл, морем добраться до Роттердама, там сесть на поезд, следующий до Вены, откуда до Гратца ходили дилижансы.

5 сентября 1890.

Когда я приехала в Гратц, шел дождь, такой сильный, что наши английские ливни не шли с ним ни в какое сравнение. Запасы воды, извергаемой серыми небесами, казались неисчерпаемыми. Хотя день был в разгаре, благодаря висевшим над городом свинцовым тучам создавалось впечатление, что близится вечер. Листва на деревьях уже начала изменять свой цвет, и среди зелени часто встречались золотистые, желтые и оранжевые вкрапления.

Для того чтобы отыскать нужную больницу, у меня ушло не меньше часа. После длительного путешествия нервы мои были напряжены до крайности, и всякий раз, когда очередной прохожий в ответ на мой вопрос равнодушно пожимал плечами, я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Речь здешних жителей, лающая, резкая и непонятная, царапала мне слух, дождь упорно барабанил по капюшону моей накидки, промочив его насквозь. Напрасно я озиралась по сторонам в поисках кафе, где я могла бы отдохнуть в тепле, выпить чашку чаю и выяснить наконец, в каком направлении мне следует двигаться. Доведись мне сейчас услышать английскую речь, она наверняка показалась бы мне сладчайшей в мире музыкой. Лишь очутившись вне привычной обстановки, мы понимаем, каким великим благом она для нас являлась.

Клочья тумана, висевшие над городом, напоминали призрачных часовых. Одно из этих косматых созданий, похоже, следовало за мной, ибо всякий раз, подняв голову, я замечала в небе это облако весьма причудливой формы. Мне невольно пришли на память размытые очертания духов, которые я видела на фотографиях, сделанных супругами Гаммлер. Тревожное ощущение того, что я более не одна, не оставляло меня. Возможно, тот, кто сообщил мне о местонахождении Джонатана, последовал сюда, как он следовал за мной повсюду.

Порой, мой терпеливый читатель, в жизнь нашу входит тайна, которую невозможно разгадать, и нам остается лишь смириться с этим. До того как мой неведомый слуга и повелитель прислал мне письмо, я пыталась убедить себя, что загадочный незнакомец является порождением моей фантазии, хотя интуиция убеждала меня в обратном. Но теперь, когда в руках у меня было неопровержимое вещественное доказательство его существования, мне пришлось убедиться в его реальности.

Да, он был реален, он умел читать мои мысли, и ему не составляло труда следовать за мной, куда бы я ни направлялась. Я более не могла отрицать, что он всеведущ и вездесущ. Не могла я отрицать также, что, несмотря на весь страх, который он мне внушает, меня неодолимо влечет к нему. И вот теперь, испытав в объятиях незнакомца невыразимое блаженство, я должна была встретиться со своим дорогим женихом, который лежал больной в казенной больнице, в чужой стране.

Чуть живая от усталости, я брела по набережной реки Мур, протекающей через город, и смотрела на клочья пены, белеющие в ее мутных водах. В самом центре города возвышался Шлоссбург, холм, на котором сохранились красные кирпичные развалины средневековой крепости и башня с часами. Хотя я понятия не имела о том, где нахожусь, река, крепость и высокие шпили многочисленных церквей служили мне ориентирами.

Всех, кто попадался мне навстречу, я спрашивала, как пройти в больницу ордена Святого Винсента. Вне всякого сомнения, произношение мое, несмотря на уроки доктора Сиварда, было ужасающим, к тому же прохожие останавливались под проливным дождем с большой неохотой и стремились поскорее отделаться от меня. Какой-то господин направил меня по улице, которая закончилась тупиком, дама, к которой я обратилась, заявила, что мне надо идти в противоположном направлении. Отчаяние уже готовилось окончательно овладеть мною, когда какой-то добросердечный джентльмен взял на себя труд проводить меня до самых ворот больницы. Благодаря тому, что больница (как я выяснила потом, подобно многим зданиям в Гратце) была снабжена внутренним двором в итальянском стиле, заметить ее с улицы было чрезвычайно затруднительно.

Сестра милосердия в белоснежном головном уборе, напоминающем парус, и в таком же белоснежном фартуке поверх длинного черного платья, встретила меня в вестибюле. Держалась она так сурово, что все немецкие слова, которым учил меня доктор Сивард, вылетели у меня из головы. Пробормотав нечто нечленораздельное, я вытащила из кармана телеграмму и протянула монахине. Она прочла ее, медленно шевеля губами, кивнула и сделала мне знак следовать за ней. Мы миновали несколько длинных коридоров, где сестры в таких же одеяниях, как моя провожатая, подобно кораблям, проплывали под белыми парусами своих чепцов. Наконец мы оказались в небольшой палате, где кровати были отделены друг от друга плотными занавесками из небеленого холста. По пути я пыталась узнать, в каком состоянии находится Джонатан, но сестра отвечала мне по-немецки, так что я ничего не поняла.

Она отдернула занавеску, и я увидела лежавшего на кровати изможденного человека с блуждающим взглядом. В каштановых его волосах посверкивала седая прядь, напоминающая вспышку молнии на ночном небе. Я узнала своего жениха лишь после того, как сестра назвала его по имени.