— Предположим.

— На дозаправку пятнадцать минут. Там мы выпустим половину оставшихся заложников. Вторую половину отпустим, как-только окажемся в точке назначения. Если вы сделаете все, что от вас требуется, и не станете совершать глупостей, заложники будут живы и здоровы.

— Почему я должен вам верить?

— А почему я должен верить вам? Может быть, вы блефуете? Что, если Президент и иже с ним до сих пор слыхом не слыхивали о телемосте? Откуда мне знать, может быть, вы обманываете нас, рассчитывая захватить башню прежде, чем наступит время телемоста?

Генерал внимательно посмотрел в темные глаза капитана. Но тот не отвел взгляд. Стоял спокойно, даже безразлично. Похоже, ему было плевать на возможность штурма.

— Я говорю только то, что уполномочен сказать, — наконец промолвил Ледянский. — Не больше.

— Вы можете дать мне слово офицера, что разговаривали с Президентом и он дал согласие на телемост? — спросил требовательно капитан, и впервые в его глазах промелькнул странный проблеск. — Если вы говорите правду, поклянитесь честью офицера, и я отпущу пятерых заложников. Даю слово. Любых, которых вы назовете.

Ледянский на секунду потерялся. Возможно, его нельзя было упрекнуть в абсолютной честности, но сейчас вдруг, неожиданно для него самого, возникло понимание, что врать нельзя. Соврав, нарушив СЛОВО ОФИЦЕРА, он навсегда потеряет уважение к самому себе. Но кто бы в такой ситуации не соврал? Пятеро заложников — это пять спасенных людей. Допустим, он сейчас скажет правду, что, если террорист взбесится и перестреляет полсотни детей? Или расстреляют его дочь? Убьют Наташку? Как тогда?

— Ну же? — требовательно сказал капитан. — Правду.

— Даю слово, — ответил Ледянский. И что-то в нем оборвалось. — Даю слово офицера, что мы разговаривали с Президентом и он дал согласие на телемост.

Капитан несколько секунд смотрел на него. Губы в прорези маски кривила улыбка, но глаза были абсолютно серьезны.

— Пятерых заложников, — потребовал Ледянский. — Вы обещали.

— Конечно. Называйте.

— Любых?

— Я, как и вы, дал слово и не собираюсь его нарушать.

Генерал подумал о том, что лучше бы на эти переговоры пошел кто-нибудь другой.

— Вы отпустите детей и женщин в обмен на десять миллионов долларов?

— Этот вопрос уже оговаривался.

— Я уточняю.

— Только детей.

— Тогда выпустите пятерых женщин.

— Вы хотите, чтобы я освободил кого-то конкретно?

Ледянский снова осекся. Он должен был сказать: отпустите экскурсоводов. Их там всего три. Наташка так или иначе оказалась бы в их числе. Генерал подумал еще секунду и наконец закончил холодно:

— На ваше усмотрение.

Капитан подметил резкую перемену в настроении парламентера и удивленно хмыкнул. Тем не менее он поднял рацию и скомандовал:

— Пятерых женщин вниз. — Затем осведомился: — Назовите вашу фамилию, генерал.

— Ледянский.

— Я запомню.

— Кого? — поинтересовалась рация.

— Пять любых женщин, — скомандовал капитан. — И побыстрее.

Губа озадаченно обвел взглядом толпу заложников. Легко этому «сапогу» распоряжаться. Они ведь, стервы, внизу «вякать» начнут.

— Чего делать, Герыч?

— Выбери пятерых и отправь вниз, — Гера мрачно уставился на заложников, указал стволом автомата на Наташу. — Эту суку оставь. Я с ней еще разберусь.

Наташа похолодела. Она боялась не меньше, а может быть, даже больше других. После случившегося бандиты ее не оставят в покое: Ждать от них человечности не приходится. Эти двое — выродки, чудовища, заслуживающие только смерти и ничего больше. И заступиться за нее будет некому. По-видимому, полковник был здесь единственным мужчиной.

Тем временем Губа отобрал пятерых женщин: двух экскурсоводов и троих телефонисток.

Гера подошел к ним вплотную.

— Слушайте внимательно, стервы. Если кто-нибудь стукнет «сапогу» про «полкана», достану из-под земли. Ясно? — Молчание. — Я спрашиваю: ясно?

— Ясно, — нестройно ответили заложницы, все еще не до конца верящие в счастливое освобождение.

— Отведи их, — обратился Гера к Губе.

Тот кивнул и подтолкнул одну из женщин в спину:

— Пошли к дверям. Шевелитесь, пока я добрый.

Заложниц не надо было уговаривать. Пошли. Медленно, втянув головы в плечи, каждую секунду ожидая выстрела.

Губа открыл дверь, крикнул:

— Старшой, принимай коз. Пять, как заказано.

На последней ступеньке появился Март. Увидев человека в маске, заложницы в нерешительности остановились. Он приглашающе махнул им рукой:

— Не бойтесь. Я провожу вас вниз.

Говорил Март спокойно, даже доброжелательно. И эта доброжелательность, хоть и могла оказаться фальшивкой, подействовала на женщин сильнее самых ласковых слов. Затопотали торопливо по ступенькам, желая пока только одного: оказаться подальше от двух психопатов-убийц.

Ледянский смотрел на стеклянную «таблетку», силясь разглядеть сквозь стекло двери лифта. Капитан же смотрел на него. Когда наконец в холле замаячили фигуры заложниц, генерал непроизвольно подался вперед.

— Ее вывели? — внезапно спросил капитан.

Генерал напряженно всматривался, стараясь углядеть фигуру дочери. На вопрос капитана он только неопределенно пожал плечами:

— Не понимаю, о чем вы.

— О вашей родственнице. Кто она? Ваша сестра? Или жена? Или, может быть, дочь?

— Уверяю вас, вы ошибаетесь.

— Не думаю, — капитан усмехнулся. — Почему вы прямо не попросили освободить ее?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — твердо ответил Ледянский, ибо в этот момент заложницы вышли на улицу, и он наконец смог убедиться в том, что Наташи среди них нет.

Теперь, если террористы узнают, кто она, у них появится второй козырный туз в колоде. Заместитель министра обороны генерал Якушев будет первым — для всех остальных, Наташа — для него персонально.

— Ну что же, не знаете так не знаете, — улыбнулся капитан. Он подумал секунду и добавил: — Рано или поздно я все равно это выясню.

Заложницы подошли ближе. Они все еще боялись выстрела в спину. Генерал улыбнулся им ободряюще, спросил капитана:

— Они могут идти?

— Разумеется, — подтвердил тот.

— Идите к машинам, — Ледянский мотнул головой в сторону КПП. — Вам окажут медицинскую помощь. И, — тут же предостерег он, — ни в коем случае не бегите. Идите спокойно.