– Не знаю, – голос прозвучал глухо. Элен подняла голову и повторила чуть громче. – Не знаю. Не понимаю. Не могу представить… Зачем? Да, Князев был очень неприятным человеком, я уже говорила. Многие с ним ссорились… Но за это же не убивают!

Некоторое время мы молчали, потом она судорожно вздохнула и спросила бесцветным голосом:

– Еще что-нибудь?

– Только одно, – я заглянула в блокнот. – Вы ведь заходили во вторник, после концерта, к Князеву в кабинет?

– Буквально на минутку, сразу после концерта…

– То есть до половины десятого, – уточнила я.

– Раньше. Закончили мы часов в девять, я только скрипку в футляр убрала, значит, минут пять-десять десятого была уже у него в кабинете. Я всегда захожу… заходила после концерта, чтобы обсудить работу скрипок.

– Зачем? – не поняла я.

– Но я же концертмейстер! – Элен резко вскинула голову. – Контролировать работу скрипок – моя прямая обязанность. И вы уж поверьте мне, что скрипичная группа нашего оркестра лучшая как минимум в области!

– Не сомневаюсь! – поспешила я загладить невольное оскорбление. – Но после концерта вы зашли к нему не первой?

– Что вы, Сергей Александрович, естественно, меня обогнал, – Элен недобро усмехнулась. – Первым был у Князева он.

– Кто это такой, Сергей Александрович?

– Савченко, наш гобоист. Торопился на экзекуцию. Он, понимаете ли, живет далеко, так что спешил получить свое и исчезнуть.

– По поводу чего же экзекуция?

– По поводу вечной его неряшливости. В тот раз он проспал начало своего соло во второй части.

Но эти подробности интересовали меня гораздо меньше вопроса, кто заходил к Князеву после Элен. У Мельникова, помнится, записано, Маркин вошел и пробыл в кабинете не более пяти минут. Но очевидец всегда лучше протокола. Протокол хоть вверх ногами поверни, все равно ничего не изменится. Очевидец же, если его хорошо потрясти, может и что-то новенькое вспомнить. А мне же очень хотелось услышать что-нибудь новенькое…

– Не знаете, кто после вас заходил к Князеву?

– Как не знать – Маркин, наш виолончелист, топтался у дверей, ждал, когда я выйду.

– А почему вы гобоиста Савченко по имени-отчеству называете, а Маркина просто по фамилии?

Элен посмотрела на меня с удивлением, уж слишком неожиданным и странным показался ей мой вопрос.

– Просто из любопытства спрашиваю, – пояснила я.

– Что ж… Это как-то само собой получается… Я и не знаю отчего. – Элен задумалась. – Савченко, несмотря на свою рассеянность, человек какой-то очень солидный, порядочный… Его по фамилии и называть-то неудобно… так естественно: Сергей Александрович да Сергей Александрович. А Маркин – человек пустячный… Понимаете, случается так в жизни: играет хорошо, а человек какой-то неполноценный…

– Кажется, понимаю, – поддержала ее я. – А вы долго у Князева были?

– Нет. Мы отыграли хорошо, так что разговор был коротким. Тем более в тот вечер у меня было назначено свидание, – вспомнив о свидании, Элен улыбнулась, – и я торопилась домой. Вот, собственно, и все. Боюсь, что больше ничем вам помочь не могу. Надеюсь, я теперь свободна?

– Да, конечно. Но если можно – еще один вопрос: когда вы уходили, кто еще оставался в филармонии? Кого вы видели?

– Право, не знаю… – Элен задумалась. – Естественно, Маркин оставался, он как раз пошел к Князеву. Хорошевскую я видела, она все еще с нотами возилась, собирала их, складывала. Знаете, молодая девушка, но очень уж медлительная, очень… Копается, копается, могла бы быть поэнергичней… Да, Верников, конечно, оставался, он всегда допоздна сидит. Вот, пожалуй, и все… Хотя нет, Аверин меня остановил, когда я уходила… Такое говорить неприятно, но он у нас к выпивке неравнодушен. Он денег в долг просил. Я не дала. Теперь все. Остальные ушли, а может быть, просто не встретились мне…

– Спасибо, – вполне искренне поблагодарила я Элен.

Вроде бы ничего нового она мне и не рассказала, никакой ниточки в руки не дала, но схемы немного оживила. И вообще о всем, что она мне рассказала, надо будет подумать.

– Тогда я пойду позову Олю.

– Да, да, – спохватилась я, – пожалуйста.

Элен сдержанно кивнула мне и вышла. Через пару минут в кабинет весело влетела девушка лет двадцати.

– Моя очередь?

Она закрыла за собой дверь, но та, скрипнув, тут же снова приоткрылась. Хорошевская мельком глянула на щель и повернулась ко мне.

– Конечно, прежде всего вас интересуют мои взаимоотношения с Элен, – довольно громко заговорила она. – Уверяю вас, я глубоко уважаю ее как человека и как музыканта. Правда, она почему-то вбила себе в голову, что я мечу на ее место. Сущая ерунда! Я, конечно, хорошая скрипачка, но прекрасно понимаю, что у нее более высокий класс – и исполнительский, и организационный. Я уж не говорю об ее авторитете! У меня просто нет ни такого концертного, ни оркестрового, ни жизненного опыта. Может быть, я сумею составить Элен конкуренцию, когда достигну ее возраста, лет через пятнадцать-двадцать… – дверь с треском захлопнулась, и молодая скрипачка улыбнулась.

– Пожалуй, – согласилась я, а про себя добавила: «И не через пятнадцать лет, а гораздо раньше».

– Хотя, конечно, руки у нее фантастические, – с легкой завистью отметила девушка.

– Оля, расскажите, пожалуйста, как складывались ваши отношения с Князевым?

– Ужасно! – Хорошевская поморщилась. – Непрерывные отеческие похлопывания по плечу, трепание за щечку, щипание за попку… Врезать бы ему как следует, чтобы руки не распускал, так ведь по стенке размазался бы, божий одуванчик.

Я поглядела на Хорошевскую и признала, что если эта врежет, то точно размажет. Девушка была хороша. Высокая, смуглая, с густыми русыми волосами, заплетенными в толстую косу. Лицо, может быть, не слишком красивое по классическим меркам, но оживленное, на чуть тронутых помадой губах легкая улыбка, глаза весело блестят.

– А не боитесь? Вдруг я решу, что все-таки вам надоели его приставания, вот вы и стукнули его пепельницей?

– Видите ли, э-э…

– Таня.

– Ага… Видите ли, Таня, если бы я била пепельницей каждого, кто здесь норовит распустить руки, вся филармония была бы трупами завалена. Главное – эти уроды стараются только ради того, чтобы поддержать легенду о себе, какие они, дескать, все сексуальные. Богема, одним словом, – неожиданно пожаловалась она. – Хоть бы один придурок цветочек подарил или пирожок с повидлом купил, что ли…

– Ой, Оля, с этим везде сложно, – поддержала ее я. – Не только в филармонии мужики измельчали. Но бог с ними… С Князевым-то вы в целом ладили?

– А что мне оставалось делать? – Ольга поморщилась. – У меня ни имени, ни опыта. Я-то знаю, что я хорошая скрипачка, но, кроме меня, об этом знает довольно мало людей вообще и слишком мало нужных людей в частности. Элен хорошо, она может закатывать скандалы, у нее миллион знакомых, репутация, связи. На то, чтобы найти новое место, у нее уйдет пятнадцать минут, один-два телефонных звонка, и все в порядке. Корецкий тоже не пропадет… А мне надо здесь работать. Здесь есть возможность выдвинуться, показать себя. Я второй год после училища, а уже два сольных концерта отыграла. Где бы еще мне дали такую возможность?