Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сплю! – Жуткая ироническая гримаса исказила лицо Дадли. – Неужели в этом доме хоть кто-то спит? – Он наклонился вперед и понизил голос: – Послушай, твой чертов дворецкий совсем спятил.
– Что-что?
– Он стоит на страже у моих дверей с огромной гаубицей. А когда я только что попытался высунуть голову в коридор, он на меня зарычал.
– Боюсь, – сказала Бобби, ухватив крючок, – он считает тебя грабителем.
– Грабителем? Но я же без всяких экивоков прямо сказал твоей матери, что я твой друг.
Что-то вроде смущения словно бы охватило не привыкшую смущаться мисс Уикхем.
– Об этом я и хочу с тобой поговорить, – сказала она. – Дело в том…
– Да, кстати, а когда ты приехала? – задал Дадли вопрос, внезапно возникший в его смятенном мозгу.
– С полчаса назад.
– Как!
– Да. Влезла через окно в посудомойной. И сразу же наткнулась на маму в халате. – Мисс Уикхем вздрогнула, словно от какого-то неприятного воспоминания. – Ты же никогда ее в халате не видел! – добавила она тоненьким голоском.
– Еще как видел! – отрезал Дадли. – И хотя не исключено, что подобный опыт полезен всякому, позволь заметить, что одного раза более чем достаточно.
– По пути сюда я вляпалась в дорожное происшествие, – продолжала мисс Уикхем, слишком поглощенная собственными переживаниями, чтобы слушать о том, что довелось пережить ему. – Идиот-ломовик подставил свою подводу под мой автомобиль и разбил его вдребезги. Ну и я застряла там уж не знаю на сколько часов, а потом добиралась сюда на поезде, который следует со всеми остановками.
Доказательством состояния (если тут требуются доказательства), в какое треволнения этой ночи ввергли Дадли Финча, служит тот факт, что сообщение об автокатастрофе, постигшей эту девушку, не вызвало у него даже тени горячего участия и ужаса, которые он, без сомнения, испытал бы накануне. Оно оставило его почти холодным.
– Ну а когда ты увидела свою мать, – сказал он, – разве ты не объяснила ей, что я твой друг?
Мисс Уикхем замялась.
– Об этом я и хочу поговорить с тобой, – сказала она. – Видишь ли, дело обстоит так. Сначала требовалось как можно мягче подготовить ее к тому, что машина не была застрахована. Это ее в восторг не привело, и вот тут она рассказала мне про тебя… Дадли, старичок, что ты тут натворил? Мамаша, видимо, считает, что ты вел себя самым жутким образом.
– Я признаю, что приехал не с тем чемоданом, а потому не мог переодеться к обеду. Но помимо этого, провалиться мне, если в моем поведении было хоть что-нибудь жуткое.
– Ну, она почти с самого начала прониклась к тебе самым черным подозрением.
– Если бы ты послала ей телеграмму, что я приеду…
Мисс Уикхем с раскаянием прищелкнула языком:
– Так я и знала, что о чем-то позабыла. Ах, Дадли, мне так жаль!
– Пустяки! – с горькой иронией сказал Дадли. – Возможно, в результате чокнутый дворецкий прострелит мне голову, но не извиняйся. На чем ты остановилась?..
– А, да! Когда я столкнулась с мамой… Ты же понимаешь, Дадли, милый, в каком трудном я оказалась положении, правда? Я только что объяснила ей, что машина расплющена в лепешку и не застрахована, и вдруг она меня спрашивает, действительно ли я тебя пригласила сюда. И только я хотела ответить «да», как она начала говорить о тебе с таким ожесточением, что момент выглядел не слишком подходящим. Ну, и когда она спросила, друг ли ты мне, я…
– Ты сказала, что да?
– Ну, не так прямо.
– То есть как?
– Мне следовало быть жутко осторожной, понимаешь?
– Ну и?
– Я сказала, что в жизни тебя не видела.
Дадли испустил стон, будто ветерок вздохнул среди древесных вершин.
– Но все в порядке, – продолжала мисс Уикхем бодро.
– Да, не правда ли? – сказал Дадли. – Я уже заметил.
– Я пойду поговорю с Симмонсом. Скажу ему, что он должен помочь тебе сбежать. И все будет тип-топ. Ты как раз успеешь на чудесный молочный поезд…
– Спасибо, про этот молочный поезд мне известно все.
– Иду к Симмонсу сейчас же. Так что тебе не надо волноваться, старичок.
– Волноваться? – сказал Дадли. – Мне? Из-за чего бы я стал волноваться?
Бобби исчезла. Дадли отошел от окна. Из коридора донеслись отзвуки перешептывания. Кто-то легонько постучал в дверь. Дадли открыл ее и увидел на коврике посланницу. В глубине коридора маячил, тактично отступив на задний план, дворецкий Симмонс. Приклад ружья он приставил к ноге.
– Дадли, – прошептала мисс Уикхем, – у тебя с собой есть деньги?
– Да. Небольшая сумма.
– Пять фунтов? Для Симмонса.
В Дадли пробудился воинственный дух Финчей. Его кровь закипела.
– Ты хочешь сказать, что после всего этот типчик ждет от меня чаевых?
Он метнул через ее плечо яростный взгляд в человека позади ружья, который в ответ угодливо улыбнулся. Видимо, объяснения Бобби убедили Симмонса, что он был несправедлив к Дадли, поскольку его враждебность, столь заметная еще совсем недавно, теперь исчезла.
– Ну, видишь ли, – сказала Бобби, – бедняжка Симмонс беспокоится…
– Я рад, – сказал Дадли мстительно. – Особенно если беспокойство сведет его в могилу.
– Он боится, что мама рассердится на него, когда узнает, что ты уехал. Он не хочет лишиться места.
– Человек, который не хочет выбраться из такого места, последний осел.
– А потому на случай, если мама взбесится и уволит его за то, что он плохо тебя сторожил, он хочет получить что-нибудь на лапу. Для начала он запросил десятку, но я выторговала у него половину. Так что выкладывай, Дадли, милый, и начнем действовать.
Дадли достал пятифунтовую бумажку и проводил ее долгим тоскливым взглядом, исполненным любви и сожаления.
– Вот, бери, – сказал он. – Надеюсь, он потратит ее на алкогольные напитки, налижется до чертиков, споткнется и сломает себе шею.
– Спасибо, – сказала Бобби. – Он поставил еще одно малюсенькое условие, но тебе незачем беспокоиться.
– А какое?
– Да самое пустяковое. От тебя ничего не требуется. Так что можешь не беспокоиться. А теперь начинай завязывать узлы на простынях.
Дадли уставился на нее.
– Узлы? – переспросил он. – На простынях?
– Чтобы спуститься по ним.
Ведущим жизненным правилом Дадли было не прикасаться к своим волосам после того, как они были расчесаны, набрильянтинены и уложены в модный зачес ото лба, но в эту ужасную ночь все правила цивилизованной жизни полетели в тартарары. Он вцепился в свою шевелюру, забрал ее в горсть и закрутил. Только такой радикальный жест мог выразить всю глубину его чувств.