получил года два спустя… А тогда оно было поручено известному чикагскому светилу-Хэтчеру. Я часто потом удивлялся, отчего Дик не поручил Хэтчеру составить этот контракт. Но Дик объяснил это тем, что считал его пустяковым и не думал, что он может привести к недоразумениям, потому и не хотел утруждать этим Хэтчера. Кроме того, у Аддисона не было адвоката, и Ричард думал, что будет неблагородно иметь на своей стороне все преимущества. Документ этот, позвольте вам доложить, был составлен в высшей степени несообразно и с большими упущениями. Сразу было видно, что составляли не специалисты. А вы знаете, что это значит? – обратился он к соседу.

– Знаю ли я? – ответил тот. – Пока я занимался адвокатурой, такие контракты попадались мне редко, а с тех пор, как стал судьей, их бесконечное количество. Некоторые из них – совершенно китайские загадки. Если невозможно их распутать, то приходится угадывать намерение сторон.

– Но автомобильное дело пошло лучше, чем кто-либо мог ожидать, продолжал Ллойд свое повествование, лучше даже, чем рассчитывал Аддисон, а это немало. Аддисон был изобретатель, не только механик. И некоторые из его изобретений все еще применяются на эллермановском автомобиле. Дело быстро росло, и вся прибыль вкладывалась обратно на расширение завода. В течение трех лет Ричард не взял ни одного цента из этого предприятия. В конце концов Аддисон был только механик, и когда через три года истек срок контракта, то предприятие разрослось настолько, что стало совершенно необходимо поставить во главе делового человека… Ричард сообщил Аддисону о переменах, которые думал ввести, и предложил ему остаться заведующим заводом на жаловании. Жалование назначено было крупное, потому что Ричард был очень высокого мнения об Аддисоне. Но, господа, Аддисон махнул через оглобли, и началась ужасная кутерьма. Он уверял, что ему принадлежит половина дела на правах собственности, что он вложив в дело свой опыт и знания, а Эллерман – мастерскую и тридцать тысяч долларов. Чистая ерунда! Я доказывал Аддисону – в это время я стал адвокатом Эллермана, что контракт говорит только об участии в половине прибыли, а не в половине капитала. Начался судебный процесс. Контракт был составлен туманно: в некоторых местах говорилось о правах Аддисона на половину всего дела, но в главном пункте, где определялась эта половина, ясно говорилось об участии в половине прибыли.

– Каковы же были первоначальные намерения сторон? – спросил судья.

– Ричард мне говорил, что ему и присниться не могло передать половину прав собственности Аддисону. Насколько я его знаю, я тоже так думаю. Как по-вашему, м-р Уэбб?

– Конечно, нет, – возразил Майкл. Удивительно, как Аддисону могло прийти в голову, что ему принадлежит половина предприятия?

– Недоразумение, – сказал судья. – Обоим нужно было пригласить юристов для составления контракта.

– Я думаю, что Аддисон был сутяга, снова начал Франк Ллойд, – Дело пошло настолько удачно, что он не желал довольствоваться первоначальным контрактом и хотел перетолковать его в свою пользу. Он думал, что сможет справиться с Ричардом Эллерманом. В этом все дело… Но Ричард никогда этого не думал и всегда говорил, что Аддисон неверно понимает условие, хотя писал контракт с ним вместе.

– А сколько составляла половина прибыли, принадлежавшая Аддисону?

– Сейчас скажу. Он проиграл первый процесс о своем праве на половину всего дела и начал второй – о возвращении ему его части прибыли. Он доказал, что дело дало сто восемьдесят тысяч долларов чистого дохода в течение первых трех лет. Это было верно. Но в контракте было указано, что ничто могло рассматриваться как прибыль, пока не удовлетворены нужды завода по установке новых машин и т. д. Фактически все до цента вкладывалось назад в предприятие, и делить было просто нечего. Он проиграл и этот процесс… Адвокат у него был хороший, но дело было проиграно. Дик Эллерман очень его жалел. Перед последним судом он повторил свое предложение Аддисону назначить его управляющим завода на жалование в пятнадцать тысяч долларов. Но тот еще больше обозлился. Дик пригласил меня и со своей особенной улыбкой предложил мне передать Аддисону чек на двадцать тысяч долларов в знак признательности за верную службу. Я был поражен. Я напомнил Дику, что Аддисон шел против него. Он сказал, что забыл об этом. Это было самое странное и самое чистое дело, которое мне было поручено за всю мою адвокатскую практику. Но мы в те времена еще понятия не имели о вздоре, – с улыбкой обратился он к Майклу.

– Очевидно, – согласился Майкл.

– Иначе мы не послали бы этот чек Аддисону, – продолжал Ллойд. – Оказалось, что со всем своим талантом к механике Аддисон был художником по части вздора. Во-первых, он оставил у себя чек, во-вторых, написал Дику самое злое письмо, какое я только читал. В письмо он вложил счет на девяносто тысяч долларов, из которых вычел двадцать, и приписал на счете: «Прошу уплатить по нему семьдесят тысяч долларов, тогда будем в расчете». Как вам это нравится?

– По-моему, это неблагодарность, – заметил Хэнтep, – принимая во внимание, что иск был проигран и деньги были подарком.

– Хорошо. Потом он начал автомобильное дело с другим компаньоном, и начали они производить так называемый автомобиль Аддисона. Честное слово, это был точный дубликат эллермановского, и в нем были все наши патентованные приспособления… В практических делах Аддисон был круглый дурень… Ричард очень терпеливо относился к этому. Два года мы уговаривали Аддисона бросить это дело. Он не соглашался. Мы привлекли его за подделку патентов. В защиту он приводил, что сам изобрел эти приспособления. Да оно так и было…

– Но он их передал Эллерману? – важно спросил судья.

– В этом все и дело… И обязался крупной неустойкой их не повторять. Он проиграл и этот процесс. Тем и закончились автомобили Аддисона.

3

– Да, вот как Дик начал автомобильное дело, – прибавил Ллойд после минутного молчания. – А что стало с Аддисоном? – поинтересовался Майкл.

– Точно не знаю, – ответил Ллойд. – За последние десять лет я о нем не слыхал. Выдохся, должно быть. Последний раз, когда я о нем слышал, у него был маленький гараж и починочная мастерская под Мильвоки.

– Очень, очень интересная история, – важно сказал Хэнтер.

– И типичная, – заметил Майкл.

– Не правда ли? – согласился Ллойд. – Подумать только, как этот Аддисон счел себя в праве требовать половину предприятия Ричарда, несмотря на то, что ему предлагали хорошее место в пятнадцать тысяч долларов в год! По крайней мере в пять раз больше, чем он когда-нибудь зарабатывал! Но я считаю самым замечательным в этом деле – щедрость и великодушие Ричарда, пославшего двадцать тысяч долларов побежденному противнику. Что вы на это скажете?

– Скажу, что все это очень типично для него, – ответил Майкл и ушел к себе.

4

Четверть часа спустя Майкл сидел в своей комнате в полном одиночестве, если не считать терзающей его совести. Очередная статья в «Человечество» не была написана. Надо было писать ее после обеда, а он провел время в библиотеке и потратил время на болтовню с мисс Флеминг, на подготовку нелепой, детской экспедиции кладоискателей, на слушанье ранних подвигов финансового короля… Завтра день будет занят починкой автомобиля мисс Меррифильд. Писать будет некогда.

Печально он вставил лист бумаги в свою дорожную пишущую машинку и сидел, опустив пальцы на клавиши. С чего начать? Он ощущал полную душевную пустоту. Тщетно призывал он вдохновение и в течение десяти минут пристально смотрел в северо-западный угол комнаты, в то место, где стена сходится с потолком. Очевидно, вдохновение оттуда не появлялось. Голова по-прежнему была пуста. Все возможные темы казались пошлыми. Невеселое переживание писателя, когда он чувствует, что было бы гораздо лучше, если бы он работал в бакалейной лавке своего дяди! Не так трудно создавать мысли и передавать их словами на бумаге. Трудность всякого рода писательства в том, чтоб привести себя в подходящее настроение. Сидя перед