Не прошло и трех лет, как Бушра снова неожиданно объявилась у Нуры, которая к тому времени уже вышла замуж.

Бушра нервничала, обжигаясь кофе, как будто торопилась излить подруге всю душу.

— Он с ума сошел от ревности, когда я родила ему девочку, — рассказывала она. — Он был уверен, что должны быть только мальчики, как две капли воды похожие на него. Но Дуния — девочка, и она моя копия. Он сказал, что во мне еще осталось семя первого мужа, которое будет оплодотворять меня до конца моих дней. Врач уверял его, что такое невозможно. Семя умирает самое большее через пару суток. Все напрасно. Он обвинил врача в том, что тот со мной спит, и гонялся за ним по дому с кухонным ножом в руке.

На этих словах в комнату вошел Хамид. Он побагровел от гнева, увидев рыдающую Бушру. Не поздоровавшись, он велел ей немедленно покинуть его дом вместе со своим несчастьем.

Нура чувствовала себя униженной и понимала, что теряет Бушру навсегда. Она проплакала всю ночь. Хамид же, прихватив свое одеяло, ушел спать в гостиную. Для себя он этот вопрос решил, как будто закончил каллиграфию.

Много лет спустя до Нуры дошли слухи, что после развода с мужем Бушра жила для своих детей, занимала второй этаж родительского дома и работала в офисе авиакомпании. Смеялась она теперь так же громко, как в молодости.

В тот день, когда Хамид вытолкал Бушру за дверь своего дома, она с плачем обнимала Нуру в темном коридоре.

— Этот тоже болен ревностью, — всхлипывала она. — Бедная моя сестра!

— Тебе надо искать другую работу. Или хочешь сказать, что научился в кафе чему-то такому, что даст тебе возможность кормить семью? — спросил Карам однажды теплым осенним утром. Ответа он ждать не стал. — Каллиграф Хамид Фарси ищет себе посыльного. Косоглазый Мустафа сбежал от него, — добавил он, глотнув кофе. — Наймись к нему. Каллиграфия — золотая жила, это я тебе говорю.

Салман остолбенел от ужаса. Уж не наябедничал ли на него старший официант Самих за вчерашнее?

Это была их первая серьезная ссора за много лет. Карам, как всегда в понедельник, на работу не пришел. И, как всегда в отсутствие начальника, официант Дарвиш злился. У него были свои предположения, но Салман знал наверняка: Карам развлекается с любовником Бадри, у которого, как и у всех парикмахеров, в понедельник выходной. Но ведь кафе не парикмахерская!

Ссора разгорелась, лишь только последний посетитель покинул кофейню. Старший официант Самих посчитал кассу и перенес цифры с многочисленных записок в клиентскую книгу. Среди посетителей были завсегдатаи, а также некоторые лавочники в квартале, которые платили раз в неделю, а то и в месяц. Салман и Дарвиш тем временем убирались, мыли посуду, протирали пол, расставляли стулья и чистые пепельницы. Шеф не выносил грязи с утра.

Дарвиш все время задевал Салмана, будто искал с ним ссоры. В тот вечер ювелир Элиас Баракат пожаловался на высокомерие Дарвиша и потребовал, чтобы его обслуживал Салман. Самих предупреждал его не становиться поперек дороги Дарвишу, но Салман не хотел отказывать гостю. Кроме того, ювелир давал хорошие чаевые и был к тому же христианином. Последнее много значило для Салмана. Он подозревал, что мусульмане Самих и Дарвиш обращаются с посетителями-христианами намеренно грубо.

Салман обслужил ювелира и получил на чай целую лиру. «Я еще вернусь», — пообещал Баракат на прощание и добавил, что в этом кафе есть по крайней мере один воспитанный официант.

Оставшись наедине с коллегами, Салман физически почувствовал исходящую от них ненависть к нему, «свиноеду», как называл христиан Дарвиш. Самих говорил мало, больше кивал, соглашаясь с товарищем, и подстрекал его. Незадолго до полуночи Дарвиш намекнул, что Салман дорабатывает свое в постели шефа, а иначе тот давно вышвырнул бы вон такого недотепу.

Тут терпение Салмана лопнуло.

— Да ты просто завидуешь! — закричал он. — Успокойся, на мою костлявую задницу не покусится даже ворон. Карам имеет другого, куда более красивого мужчину. Но его имени я тебе не открою, хоть ты лопни от ревности.

Дарвиш поник, словно рухнувший карточный домик, и жалостливо заревел. Самих с ненавистью прошипел:

— Поклонник креста, чертово отродье! Зачем тебе понадобилось мучить его? Разве ты не знаешь, как он страдает?

Самих, в общем-то, не наушничал. Но когда начальник предложил Салману новую работу, в душу ему запало подозрение, что старый официант его сдал.

Но почему именно к каллиграфу?

Предложи ему Карам устроиться к плотнику или слесарю, и Салман не знал бы этой головной боли. Сам он не раз слышал, как Карам и особенно его любовник Бадри между собой называют Хамида Фарси хитрющим змеем и бранят его. А теперь вот шеф решил отправить Салмана именно к этому человеку. Но он не мог подробнее расспросить об этом Карама, потому что ловил их с Бадри беседы о каллиграфе урывками и чисто случайно. С некоторого времени Салман начал прислушиваться к тому, о чем сплетничают между собой эти двое, и теперь ему стали известны такие городские новости, которыми можно было удивить даже всезнающую Сару.

С тех пор как не стало Аднана, Салман редко радовал ее интересными байками. Таксист Аднан, сын Самиры, в перерывах между рейсами частенько заглядывал к ним в кафе с разными историями. Он появлялся по два-три раза на дню вплоть до самой своей смерти и всегда пил очень сладкий чай. Однажды ночью на проселочной дороге его машина врезалась в стоявший грузовик. Аднан и его пассажир скончались на месте.

И вот подвернулся такой захватывающий сериал о Караме и его любовнике Бадри! Сара буквально подсела на него и никак не могла наслушаться. Бадри был не только известным филантропом. Он состоял в таинственном объединении, именующем себя Союз чистых и борющемся с организацией под названием Лига знающих, а также с христианами и иудеями. В той Лиге каллиграф Хамид Фарси как будто играл не последнюю роль. Бадри утверждал, что члены ее двуличны, как змеи, и только с виду похожи на мусульман, в то время как в душе — враги ислама. Все они поклоняются греческим богам и спят с родными сестрами. Сара смеялась, слыша об этом, потому что терпеть не могла троих своих братьев.

— У этого Бадри хорошие мускулы, но в голове один навоз, — говорила она. — Но его роман с Карамом развивается интересно.

Сам Салман не все понимал в их отношениях. С одной стороны, Карам на дух не выносил фанатиков, с другой — никогда слова худого не сказал о «Союзе чистых», чтобы не разозлить Бадри, которому был всей душой предан. Иногда, поссорившись с Бадри, Карам плакал от тоски по нему и умолял по телефону о прощении, пока тот не переставал дуться. Карам познакомился с Бадри еще совсем молодым и уже тогда млел от каждого его прикосновения и самоотверженно выполнял все его капризы.

Сара называла любовь двуликой богиней, которая освобождает и порабощает одновременно. Она специально совершила длительную прогулку в квартал Амара, где находился задрипанный салон Бадри, и вынесла свой вердикт: