– Мы будем весьма сожалеть о вашем отсутствии, капитан Пакстон, – заявил господин Гийон. – Доброта, которую вы проявили на протяжении всего пути по отношению к молодым людям, их желание публично выразить вам свою признательность – все это побудило меня просить вас присутствовать на нашем банкете, и я чрезвычайно огорчен, что мне не удалось уговорить вас.

В ответ Гарри Маркел холодно поклонился, после чего негоциант вернулся на пристань.

Следует признать, что так же, как и на Кристиана Гарбо, на господина Гийона капитан «Стремительного» не произвел благоприятного впечатления. Суровый вид и грубое лицо, на которое жизнь, полная насилия и совершенных злодеяний, наложила неизгладимый отпечаток, могли внушить если не антипатию, то, несомненно, недоверие. Но, с другой стороны, как же тогда следовало понимать похвалы, расточаемые в адрес капитана пассажирами и мистером Паттерсоном?.. А разве не сама миссис Кетлин Сеймур его выбрала?.. Очевидно, без достаточной информации и серьезных рекомендаций она бы этого никогда не сделала… К тому же достаточно было малейшей оплошности, чтобы песенка Гарри Маркела и его банды была спета. Правда, одно обстоятельство лишь укрепило доверие господина Гийона и городских властей к капитану судна и его экипажу.

Случилось так, что буквально накануне появления «Стремительного» в гавани Мариго находилось еще одно судно, английский бриг[156] «Огненная птица», капитан которого лично знал капитана Пакстона и глубоко уважал его как честного человека и отличного моряка. Если бы он только знал, что ожидается приход «Стремительного», то, несомненно, дождался бы этого момента и с огромной радостью явился бы на борт, чтобы пожать руку старому другу. Однако бриг уже покинул гавань, и, вполне вероятно, оба судна встретились ночью у западного побережья острова.

В разговоре с Гарри Маркелом господин Гийон упомянул о капитане «Огненной птицы», и можно себе представить, какой ужас испытал злодей при мысли об опасности, подстерегавшей его при встрече с другом капитана Пакстона.

Но сейчас бриг был в открытом море и направлялся в Бристоль, поэтому «Стремительный» уже не сможет встретиться с ним в водах Антильского архипелага.

Когда Гарри Маркел рассказал об этом Джону Карпентеру и Корти, те не смогли сдержать своей радости по поводу столь счастливого исхода дела.

– Здорово же нам повезло, черт побери!.. – твердил боцман.

– Ни слова остальным, – добавил Гарри Маркел. – Не стоит их пугать, но пусть они смотрят в оба и будут начеку…

– Поскорее бы уже смотаться с этих чертовых Антил! – рявкнул Корти. – Мне уже начинает мерещиться, что здесь на каждом суку болтается петля!

И он был недалек от истины, бедняга Корти: очутись «Огненная птица» в порту Мариго в тот день, когда туда вошел «Стремительный», – и болтаться бы Гарри Маркелу и его шайке с пеньковыми галстуками на шеях.

Банкет, назначенный на вечер, прошел прекрасно. Были провозглашены тосты и за здоровье капитана Пакстона. За столом делились впечатлениями о первой части путешествия, прошедшей просто великолепно, и выражали пожелания, чтобы и вторая оказалась не хуже. Подышав родным воздухом, юные антильцы увезут с собой незабываемые впечатления от посещения Вест-Индии.

За десертом из-за стола встал Луи Клодьон и прочел прекрасно составленное приветствие в адрес господина Гийона и именитых граждан города, в котором благодарил их за любезный прием, объединивший за одним столом в братском единении Францию, Англию, Данию, Голландию и Швецию.

Банкет, назначенный на вечер, прошел прекрасно

Затем наступила очередь мистера Паттерсона, который на этот раз не пропустил ни одного из многочисленных, можно даже сказать, излишне многочисленных тостов, беспрерывно следовавших за каждой переменой блюд. Итак, он встал, держа бокал в руке, и попросил слова.

Все, что можно было приправить латинскими цитатами, вставленными в округлые, витиеватые фразы, водопадом хлынуло на присутствующих. Он говорил о незабываемых воспоминаниях, которые оставит у него этот пир, более вечный, чем все, отлитое в бронзе, aere perennius[157], по словам Горация, о фортуне, помогающей смелым, audentes fortuna juvat[158], как сказал Вергилий. Он счастлив, что может высказать свои похвалы публично, coram populo[159]. При этом почтенный ментор, конечно, не забывал свою родину, от которой его отделял океан a dulcis reminiscetur Argos[160]. Но тем более он уверял, что не сможет забыть то радушие, с которым его встречали на Антильских островах, и сейчас, покидая их, он просто может повторить: et in Arcadia ego[161], поскольку Антильские острова могли бы быть частью этой Аркадии, страны невинности и счастья. Наконец, он поведал всем, что всегда мечтал посетить сей цветущий край, hoc erat in votis[162], как говорил Гораций, которого он уже имел честь цитировать, куда он, эконом Антильской школы si parva licet componere magnis[163], по словам Вергилия, которого он тоже уже упоминал, ступил почти через четыреста лет после Христофора Колумба.

Можно себе представить, какой успех имел спич мистера Горация Паттерсона и сколько криков «браво» досталось почтенному ментору, как только он опустился на свое место! Затем последовал последний тост за здоровье миссис Кетлин Сеймур. Наконец после бесконечных сердечных рукопожатий путешественники отправились в порт.

Когда они поднялись на борт часам к десяти вечера, мистеру Паттерсону, несмотря на то, что поверхность моря напоминала безмятежную гладь озера в тихую погоду, показалось, что «Стремительный» испытывает легкую качку. Полагая, что перенести эту напасть в горизонтальном положении будет легче, он добрался до каюты, разделся с помощью услужливого Ваги и забылся тяжелым сном.

Весь следующий день был посвящен прогулкам по городу и его окрестностям.