Царствование Александра I как в зеркале отобразило повсеместно углублявшийся кризис монархической идеи: неспособность одного человека, даже наделенного некоторыми дарованиями и неограниченной властью, справиться с нарастающим объемом и масштабом управленческих задач. Деяния и поступки Александра I не раз ставили на грань кризиса российскую государственность, а его вмешательство в управление боевыми действиями в ходе войн страшило военачальников больше, чем неразгаданные планы противника… Да и дипломатические способности, в которые император уверовал, не оставили у потомков особых чувств, не превзошли пятой ступени в Табели о рангах государственных чиновников. «Коллежский он асессор по части иностранных дел», — писал о нем Пушкин. В конечном счете успехи государства обеспечивались не благодаря, а вопреки государю, а эгоистические, честолюбивые устремления царя усугубляли национальные бедствия.

Обладал ли Александр той зрелостью, которая была необходима, чтобы противопоставить собственную дипломатию дипломатии Наполеона? Тильзит не без основания следует отнести к его личному политическому провалу: Наполеон переиграл своего не искушенного в подобных переговорах собеседника по всем статьям. Будь Александр искуснее и дальновиднее, он имел бы возможность отстоять гораздо более почетные условия, взять на себя иные обязательства. Например, временный нейтралитет по отношению к тем действиям, которые намечал или уже затеял Наполеон в Западной Европе. Условия для торга имелись. Что касается Англии, то достаточно было выйти из военного договора с ней. Заключая союзнические, партнерские отношения с Наполеоном, Александр не сумел даже отстоять коренные интересы государства, особенно в связи с продолжающейся войной с Турцией. Зато весьма рьяно старался защитить интересы поверженной Пруссии. «Дьявольские» способности «обольстителя» Наполеона сделали свое дело. Император России сдал всё, что только возможно, только бы уйти подобру-поздорову.

Первая фраза, произнесенная Александром при встрече с Наполеоном, свидетельствовала, что российский самодержец прямо-таки с порога отказывается от своего прежнего союзника. Не было предпринято попытки оценить ситуацию, прояснить позиции сторон, взять паузу, чтобы осмыслить подходы, прикинуть варианты выхода из военно-политического тупика. Нет. Александр с ходу согласился включить Россию в орбиту геополитических интересов Франции, заслужив тем самым в некоторых российских кругах прозвище «приказчик Наполеона».

* * *

Полная переориентация внешней политики неизбежно предполагала привлечение к управлению Россией новых людей. Александр тогда был вынужден пойти на очередную смену тех министров, кто в наибольшей мере был выразителем прежней политики. Отмежевавшись от своего прежнего окружения, самодержец испытывал потребность в деятельных помощниках. Их нехватка побуждала Александра I действовать самостоятельно. При этом император все более раскрывал то, на что был способен: образ мыслей, стиль ведения государственных дел. Сановники и приближенные к престолу стали отмечать проявление качеств, далеко не обязательных для подтверждения могущества и величия царской власти. Александру I недоставало многого, особенно при непосредственном общении с таким искушенным и талантливым политиком, как Наполеон. Самодержец, правда, был не очень способен признавать свои ошибки, но его близкие, преимущественно члены семьи и некоторые из друзей, прямо указывали ему на это.

Тогда Александр I принял для себя два весьма важных решения: 30 августа 1807 года должность министра иностранных дел[29] была предложена Николаю Петровичу Румянцеву, а пост военного министра 13 января 1808 года занял Алексей Андрее вич Аракчеев. Именно эти два человека стали опорой императору в самый трудный для него период. Позднее самодержец приблизит к себе Михаила Михайловича Сперанского. Под рукой имелись и другие деятели, кому он доверял, но их способностей хватало, как правило, быть на вторых ролях[30].

За период, предшествующий Тильзитскому миру, Александр I сменил пять министров иностранных дел. На то были разные причины. Все прежние, каждый по-своему, выказывали достоинства, но в силу разных обстоятельств вынуждены были покинуть это поприще. Внешними делами в самом начале царствования Александра I некоторое время заведовал Н.П. Панин, но участие в заговоре против Павла I прервало его государственную карьеру. Затем Коллегией иностранных дел управлял граф В.П. Кочубей. Его сменил А.Р. Воронцов, которому после учреждения Министерства иностранных дел (1802) было присвоено звание министра. Вскоре он покинул пост по состоянию здоровья. Далее эта роль была поручена другу императора князю А.А. Чарторыйскому, однако его увлеченность польским вопросом в ущерб интересам европейской политики Российского престола не позволила продолжить миссию. В 1806 году руководить международными делами было поручено П.Я. Убри, причиной его отставки послужил подписанный им в Париже договор с Наполеоном, содержание которого не устроило российское руководство. Недолго во главе ведомства находился сменивший его А.Я. Будберг. Дипломат, известный своими антифранцузскими взглядами, после событий в Тильзите также оказался в отставке. Перманентная смена лиц отображала метание власти, непостоянство политического курса государства и, как следствие, желание переложить на других вину за допущенные провалы. К кандидатуре Румянцева вынуждены были прибегнуть, что называется, в последнюю очередь. Предубеждений, если не препятствий, на назначение Румянцева на эту должность хватало. В политических верхах империи Румянцев в силу своего особого статуса чувствовал себя независимо, стоял особняком. Молва не без оснований гласила — он по внебрачной линии потомок Петра I. К тому же сын выдающегося полководца, фельдмаршала Петра Румянцева. Один из молодых, наиболее доверенных сподвижников Екатерины II многие годы выполнял не только ее дипломатические, но и весьма деликатные поручения за границей. Дипломатическая служба при многочисленных немецких землях и княжествах составила Румянцеву репутацию несговорчивого, настырного, весьма жесткого политика. Фюрстам, князьям и герцогам, погрязшим в праздности и безделье, такой дипломат не нравился. Русского посланника не удавалось заговорить, отделаться от него под благовидными предлогами или пытаясь вручить ценные подарки. Противодействие попыткам Пруссии воссоздать под своей эгидой Союз немецких княжеств вызывало яростные протесты. Нелицеприятный отзыв о Румянцеве самого Фридриха Великого послужил веским доводом, чтобы двенадцатилетний дипломатический опыт графа Румянцева долгое время оставался невостребованным. Это можно понять, поскольку внешняя политика Российской империи исторически была ориентирована на немецких соседей, а прусский король Фридрих II (Великий) для дома Романовых — личность особо почитаемая, легендарная. Отнюдь не случайно, едва оказавшись на престоле, Александр I свой первый государственный визит нанес именно в Пруссию. Взгляды на Румянцева со стороны и в новые времена только усиливали сомнения. Около восьми месяцев Румянцев числился исполняющим обязанности министра иностранных дел. В высшем эшелоне все еще давали о себе знать колебания — оставлять ли министра коммерции, директора Департамента водных коммуникаций и устроения в империи дорог в роли совмещающего пост министра иностранных дел. Причиной служили суждения, высказываемые Румянцевым в критические периоды государственной жизни, расходящиеся с мнением «большинства». Делал он это порой весьма решительно и резко. Всем запомнились слова, которые он произнес при обсуждении на заседании Государственного совета, каким должно быть политическое поведение России после поражения при Аустерлице: «Будучи тверд в правилах, я обязываюсь при нынешнем случае сказать, что если утверждал, что не было пользы скоропостижно выставлять военные ополчения, то и ныне в скоропостижных исканиях мира пользы я не вижу. Если мы и при Петре Великом, и при Екатерине II сумели сносить раны минутных неудач военных, уничижения никогда и нигде сносить мы не умели». Из этого следует: Румянцев был решительно против ввязывания в военную кампанию в центре Европы, завершившуюся для России Аустерлицем, как и предостерегал от поспешных попыток заключить с Францией мир. И в том, и в другом эпизодах Румянцев оказался прав.