Впрочем, в одной из газет за 1914 год (с этих пор бывшая хозяйка сюда не наведывалась), валявшихся в доме, я прочла: «Ялта в сезон и вне сезона – это два совершенно разных города. Вне сезона Ялта – деревня со всеми прелестями ее простора и пустынности и со всеми неудобствами, в сезон – кусочек пристоличной дачной местности. Каждый коренной ялтинец – слуга, ничуть не упускающий своей выгоды, а каждый приезжий – барин.

Еще не так давно Ялта с ее прекрасным климатом и прочими щедро рассыпанными дарами природы составляла почти исключительно достояние богатых людей. Теперь рамки ее роли расширились и, благодаря дешевизне переезда, она привлекает больных и вообще приезжих и весной, и зимой, не говоря уже о главном осеннем сезоне. Вместе с приливом среднего обывателя, теперь уже не теряющегося в пышной аристократии и богатой буржуазии, Ялте предстоит в недалеком будущем опроститься».

Впрочем, если мы не застали лучших дней этого города, то не застали и худших. «Опроститься» Ялте помогли сначала война с немцами – в эти годы она превратилась в один большой госпиталь, – а потом недолгий, но страшный период власти большевиков. Что творили они в Ялте! Нам рассказывали о вещах, в которые было просто невозможно поверить, и мы бы не поверили, если бы не видели чего-то подобного – хотя и в гораздо меньшей степени – в Одессе. А офицеры, прошедшие войну, говорили, что творившиеся в Ялте события даже страшнее того, что им приходилось видеть на фронте.

Власти Ялты своими силами организовали «Крымский эскадрон», пытаясь защищать город от революционных матросов, шедших из Севастополя. Однако городские эсеры рады были встретить «революционные отряды». Вся их идеология сводилась к одному: вырезать буржуев и поделить их имущество.

В ночь на 9 января 1918 года матросы прибывшего из Севастополя миноносца «Гаджибей» обрушились на город. Вскоре подошли еще два корабля – «Керчь» и «Дионисий». Город обстреливали несколько дней, многие здания были разрушены. «Эскадронцы» – около двухсот человек – полегли на улицах своего города.

И вот наконец началась высадка этой толпы убийц – матросов, к которым присоединились красногвардейцы.

Было зверски уничтожено около ста офицеров, не принимавших никакого участия в боевых действиях против большевиков. Они жили в Ялте в санаториях или лежали в лазаретах. Это называлось у матросов «устроить буржуям Варфоломеевскую ночь», то есть убивать всех без разбора.

Досталось и обычным жителям Ялты. Довольно было крикнуть из толпы, что стреляют из такого-то дома, чтобы красногвардейцы и матросы немедленно открывали огонь по окнам. Жертвами становились мирные жители.

Одновременно с арестами и расстрелами в городе шли повальные обыски, а попросту – узаконенный грабеж. Не было драгоценностей – отнимали деньги, не было денег – отнимали вещи, белье.

Наш новый знакомый Додонов тоже был арестован в те страшные дни. Вместе с другими приговоренными, большинство из которых были офицерами, его отвели на ялтинский мол, где происходили расстрелы. Спасся он чудом: его вывели из толпы узников, чтобы он показал, где в его саду были закопаны ценности, но ему удалось бежать. Собственно, благодаря этим припрятанным и сохранившимся ценностям он и жил после прихода немцев, можно сказать, припеваючи.

А что творилось в Севастополе, в Евпатории! Это вообще не поддавалось описанию, и если бы я не увидела красного террора потом, уже в 20 году, я бы сочла эти рассказы чудовищным преувеличением.

Матросы миноносцев «Гаджибей» и «Фидониси» расстреляли более тридцати своих офицеров на Малаховом кургане. Потом вакханалия убийств прокатилась по всему городу. Арестованных привозили на транспорт «Трувор». Их держали в трюме. К открытому люку подходили матросы и по фамилии вызывали на палубу жертву. Человека под конвоем проводили через всю палубу мимо целого ряда вооруженных солдат и матросов на так называемое «лобное место» (место казни). Жертву раздевали, связывали веревками руки и ноги и в одном нижнем белье укладывали на палубу, а затем отрезали уши, нос, губы, половой член, а иногда и руки и в таком виде бросали в воду. После этого палубу промывали водой и таким образом удаляли следы крови. Казни продолжались целую ночь, и на каждую казнь уходило 15–20 минут.

Двух офицеров сварили в котле машинного отделения, а одного сожгли, заставив при этом другого, его товарища, смотреть на горящий живой факел, и от этого страшного, мучительного зрелища он сошел с ума. За три дня, 15, 16 и 17 января, на транспорте «Трувор» и на гидрокрейсере «Румыния» было убито и утоплено не менее 300 офицеров. Какой-то матрос по фамилии Куликов хвалился на одном из митингов, что он собственноручно бросил в море за борт 60 человек.

Воцарилась не только классовая, но и личная месть:

– Вот этот обижал, убить его!

– Вон тот плохо принимал просителей, расстрелять его!

– А этот строго взыскивал городские сборы, на мушку его!

Рассказывали нам и о страшной межнациональной резне. Татары, одержимые идеей «Крым для крымцев», жестоко убивали русских и греков. В Гурзуфе один человек был убит только за то, что сооруженная им пристройка к дому закрывала вид на мечеть.

Словом, как в Одессе, так и здесь несчастные люди, пережившие весь этот ужас, обрадовались бы какой угодно власти – своей, чужой, – только бы она положила конец убийствам и грабежам! Именно поэтому германские войска были встречены радостно.

Нельзя промолчать о том, что в первые дни они показали себя истинно благородными людьми.

Оставшиеся в живых офицеры, которые жили в Ялте, сразу обратились к германскому командованию с просьбой поднять из моря тела их товарищей, которые были убиты на ялтинском молу, и похоронить в подходящей для этого могиле, а также прочитать заупокойные молитвы на том месте, где они нашли свою смерть. Немцы немедленно согласились с этой просьбой. Был назначен день памятной службы.

Мы с родителями уже присутствовали при этом. Огромная толпа собралась на молу, причем в ней было множество людей, принадлежавших к беднейшим классам, это было видно по одежде. Почти все пришли с венками или букетами, которые были опущены в волны – в то самое место, где бедные жертвы были сброшены в море.

Захоронение произошло позднее, уже ближе к середине лета. Извлеченные из моря тела были погребены на Дворянском кладбище.

Немцы ненавидели большевиков и не желали оставлять никаких свидетельств их власти. В центре городского сада были погребены тела двадцати четырех солдат из числа тех, кто поддерживал большевиков. В первую же ночь своего прибытия в Ялту представители оккупационных войск эксгумировали могилу – и уже наутро на этом месте были разбиты свежие цветочные клумбы, а все следы ночной работы устранены.

К оставшимся в живых большевикам новая власть тоже не отличались милосердием. Уже на второй день начались аресты и обыски, была введена регистрация населения и проверка документов. В горах гремел пулемет, расстреливая арестованных, которых туда приводили. Из лазаретов и госпиталей, где лежали на излечении раненые солдаты и матросы, немцы всех безжалостно выбрасывали на улицу. Греки жестоко мстили татарам. Однако и крымчакам, и раненым мало кто сочувствовал. Обыватели – и мы в их числе – просто предпочитали не замечать жестокостей, чинимых новой властью.