– Он же преступник! – продолжал возмущенно Кепко. – Он скрыл от следствия важные факты!

Глаза у Кепко почти белые, зрачки прицеливающиеся.

– Все, Анатолий Петрович, – перебил Гуров. – Я вас понял, поясняю. В действиях Олега Борисовича Краева состава преступления нет, его действия, точнее, молчание, относятся к области нравственности. Вы на тренерском совете и разбирайтесь. Я вам уже говорил, повторяю: вы эгоистично замкнуты на себе, Астахове, ваших взаимоотношениях.

– Ну хорошо, ты прав, парень. – Кепко похлопал Гурова по колену, в глазах тренера появилась синева. – Убит человек, мы тоже несем ответственность. Командуй.

– Во-первых, – Гуров поднялся и пересел на скамейке таким образом, что Кепко и Краев оказались рядом, а он сбоку, – завтра вечером вы должны быть едины, как никогда в жизни.

– И я говорю…

– Заткнись! – перебил друга Кепко. – Хорошо. Обещаю.

– В вечер убийства в ресторане гостиницы «Центральная» гуляла молодежная свадьба. Завтра вечером необходимо всех этих людей снова собрать, реставрировать свадьбу с максимальной точностью. Дело это сугубо добровольное, милиция не имеет права даже настаивать. Вы известные в Городе люди, используйте свое влияние. Устроим камуфляж под съемку киносюжета. Вот фамилии и адрес молодоженов. – Гуров передал тренерам лист бумаги, и Краев вцепился в него, как в якорь спасения.

– Пусть они назовут своих гостей, всех надо повидать сегодня, – продолжал Гуров. – Необходимо, чтобы все оделись так, как были одеты в тот вечер.

– Сделаем. – Кепко кивнул, хотел отобрать у друга записку, но Краев быстро убрал ее в карман.

– Вопрос. – Гуров сдержал улыбку. – Что будет на столах? Какие-то деньги я из финотдела выбью…

– Не твоя головная боль, – перебил Кепко. – Мы тебе за Пашу не столы, памятник в центре города поставим. Извини.

Он встал, свистнул, затем крикнул:

– Павел! – и махнул рукой.

Подбежал юноша лет пятнадцати. Кепко внимательно оглядел его, провел ладонью по его лбу, показал сухие пальцы, тихо спросил:

– Любишь себя? Очень любишь? Жалеешь? – Он смотрел на потупившегося юношу сочувственно. – Имя у тебя – Павел? Иди, люби и жалей.

Юноша убежал, Кепко вздохнул.

– А потом они уходят. – Он взглянул на Гурова, подмигнул: – Договорились. Попробуем.

– Простите, Анатолий Петрович, мы пробовать не можем. У нас только одна попытка. Первая, она же последняя.

– Понял. Людей мы соберем. Что должен делать я и этот? – Кепко кивнул на Краева.

Гуров долго и подробно объяснял тренерам их роли, затем, попрощавшись, вышел со стадиона. Здесь его ждали голубые «Жигули», за рулем Арнольд Гутлин, на заднем сиденье Кахи Ходжава и Игорь Белан.

– Здравствуйте, друзья! – Гуров сел рядом с водителем. – Поехали.

Он, как обычно, проснулся около четырех утра. Поел, перестелил кровать, принял снотворное и лег. После убийства Усольцев все время находился во вздернутом состоянии, следил за развивающимися событиями. Он взорвал этот тихий, благополучный мир, в котором так незаметно существует. Усольцев несколько раз в день слышал: Астахов… Астахов… Паша. Говорили, что у подъезда дома покойника остались следы машины, обуви и пальцевые отпечатки. Утверждали: мол, совершенно точно, разговор Астахова с Игорем Лозянко записан на магнитофон, даже предсмертный стон слышен. Усольцев посмеивался и торжествовал. Город одевался в траур, уверенность в виновности Астахова росла. Слухи о чем-то хорошем, радостном воспринимаются насмешливо, критически: «Держи карман шире». Дурные слухи мгновенно превращаются в общеизвестный факт, сомневаться даже неприлично: «Слышал… Знаю… А что сделаешь?»

В Илье Ильиче Леонидове Сергей Усольцев узнал родное, близкое. Обостренное чутье убийцы не обманули напускное безразличие, показной объективизм карьериста. «А ты Паше завидуешь, родной, – понял Усольцев, глядя на холодные пальцы следователя, которыми он укладывал в папочку протокол допроса. – Завидуй, миленький, ты прав, надо все делить поровну. Наш час настал, я камень с горки толкнул, ты лавину направь точненько на цель».

Все развивалось по плану. Сергей Усольцев торжествовал. И вдруг вчера как обухом. Два дегенерата с идиотскими расспросами, недоумением и страшноватым рассказом о смене следователя, неожиданном повороте событий. Астахов из петли выскакивал, освобождал место под перекладиной. Усольцев должен был испугаться, но не испугался. Почему он сорвал плюшевую обезьянку, он не знал, пробормотал невнятно о делах, расстался с Гутлиным и Ходжавой, зашел в магазин, вернулся домой, отключил телефон и пил в одиночку.

«Пашка из петли выскочил. Как они разобрались и почему уперлись в меня? Доказательств у них никаких, но Пашка выскочил, вот беда».

Разбудил Усольцева настойчивый звонок в дверь, кто-то нажал на кнопку и не отпускал.

Он взглянул на часы, половина двенадцатого. С работы? Из милиции? Надев халат, Усольцев театральным жестом распахнул дверь.

На пороге стояли Кепко и Краев.

– Боже ты мой! – Сергей схватился за голову. – Отцы родные, проходите! Какими судьбами?

Кепко только кивнул, Краев прогудел:

– Привет, парнишка. – Прошел в квартиру, огляделся. – Среда, полдень, а ты почивать изволишь. – Он покосился на друга. Кепко лишь зевнул и отвернулся. – Телефончик, значит, отключаешь? – продолжал Краев. – Старикам ехать пришлось.

– Радость большая и честь! – Усольцев следил взглядом за Кепко, не будь его, то Краева бы послал одномоментно.

– Ты мне нужен, Сергей, – сказал Кепко, резко развернулся, встал перед Усольцевым. – Сегодня вечером в девятнадцать часов. Трезвый. Ты меня понял?

– О чем вы говорите, Петрович? – Усольцев взмахнул руками. – Где прикажете быть?

– Ресторан гостиницы «Центральная». – Кепко пошел к двери, задержался, спросил, не оборачиваясь: – Ты меня хорошо понял?

Усольцев обдумывал ответ. Кепко стоял лицом к двери, Краев поднес к лицу Сергея огромный кулак. Усольцев кулак небрежно отодвинул и, глядя завороженно на неподвижную фигуру в дверях, сказал:

– Я вас понял, Анатолий Петрович…

Тренеры вышли, щелкнул замок.

…Вечером в ресторане «Центральный» вновь гуляла молодежная свадьба. Так же, как неделю назад, за отдельным столиком сидела пожилая пара, за вторым столом расположились Усольцев, Ходжава и Гутлин.

Чуть в стороне электрики устанавливали диги, у кинокамеры возился Игорь Белан.

За свадебным столом чувствовалось напряжение, скованность, чего-то ждали.

Кахи Ходжава сделал официанту заказ, сказал:

– Сегодня все поровну платим, я не райсобес.

Усольцев взглянул на него презрительно: