и мне пришлось буквально заставить себя сделать вдох и медленный выдох.

Увидев Марка — полуголого, безоружного, говорящего что-то взвинченному Титову, я застыла, скованная страхом. Если бы не Бриг, специально наступивший на мою ногу, я так и стояла бы, наблюдая за происходящим будто в замедленной съемке.

Но Данил двинулся вперед — туда, где планировался вход в здании, а сейчас были лишь бетонные плиты без дверей. Я обогнала его на лестнице, желая скорее очутиться рядом с Марком, как бы опасно это ни было. Держа наготове пистолет, я пригнулась и остановилась у самой кромки второго этажа.

Бриг придержал меня за ногу, не давая натворить глупостей. Может, и правда переживал за меня, но, скорее, просто понимал, что, если со мной что-то случится, Марк оторвет ему все, что только можно оторвать. Голыми руками.

Не обращая внимания на Данила, я прислушалась к голосам.

— Все это должно принадлежать мне по праву крови, — заявил Титов. Он стоял в стороне за одной из перегородок, и я не могла видеть, что он делает.

Насмешливый голос Марка заставил мое трепыхающееся сердце притихнуть:

— Багров, почему бы тебе не отдать все своему кровному сыну? — с пренебрежением спросил он, давая понять, что никакое наследство его не интересовало.

Зачем ему наследство Багрова, если его ждут виноградники настоящего отца. Семейное дело. Свои рестораны.

— Не могу, Марк, — серьезным тоном ответил Владимир. — У меня нет кровных детей. Я бесплоден.

Я вскинула брови вверх от удивления.

— А я кто, по-твоему? — грубо рассмеялся Женя. Его смех сквозил безумием, и меня передернуло от одной мысли, что столько времени мы проработали бок о бок. Кто знает, что у него было на уме…

— Пока ты рос в моем доме, я правда думал, что ты мой сын. И я был тебе отцом. Мне жаль, что ты забыл. — признался Багров. — Но потом…я попал в больницу и узнал, что не могу иметь детей. И наш с тобой анализ крови это подтвердил. Твою мать я, конечно, погнал прочь, шлюха она безразборная. Но тебя я хотел оставить, только мамаша твоя решила иначе. Знала, что без тебя я ее содержать не буду.

Раздался хлесткий шлепок — похоже Женя ударил Багрова.

— Заткнись! Заткнись! — заревел Титов, — Ты все выдумал! Ты мой отец!

— Мне жаль, Женя. — едва слышно ответил Багров, откашдявшись, и вдруг добавил с некоторой грустью в голосе: Я бесплоден, Марк. Теперь ты знаешь, почему вы с Артуром заняли особое место в моем доме. Я обещал твоему отцу присмотреть за вами.

— Ты не нужен ему! — взвыл Титов, становясь совершенно безумным, — Я нуждался в отце все это время! Я спасал твою жопу от тюрьмы, пока этот ублюдок пытался тебя туда упечь! Я рисковал погонами для тебя! Но его кровь оказалась лучше моей? Так давай вскроем его и глянем, чем же так хороша эта греческая кровь! — вспыхнул Титов, и по звуку я поняла, что он вскинул оружие.

Я резко поднялась из своего укрытия и, обогнув бетонную перегородку, направила пистолет на Титова, стоящего ко мне спиной. Со стороны улицы его закрывала бетонная стена, так что люди Багрова не могли убрать его снизу.

— Только попробуй, Титов. — прошипела я, уверенно сжимая пистолет, — И я пущу твою кровь.

Марк повернул голову и, увидев меня, резко выдохнул. Багров, привязанный веревкой к стулу, цокнул языком, не ожидая такого поворота.

— Кира… — осуждающе прошептали его губы, а в интонации явно сквозило "я же просил остаться".

Титов тоже обернулся и расхохотался фальшивым смехом.

— Кораблева! Я уж боялся, что не увижу тебя. Помнишь, я предложил тебе хорошенько ублажить меня в обмен на свободу Бранаса? Теперь в моих руках его жизнь. Раздевайся, Кораблева, если хочешь, чтобы твой красавчик жил.

Марк взорвался и, наплевав на пистолет в руках Жени, налетел на него всем своим телом. Раздался выстрел, и пуля просвистела мимо Марка. Но это не остановило его. Между мужчинами закрутилась потасовка. Пистолет в руке Жени то отклонялся назад, то снова кренился в сторону Марка.

Дрожащей рукой я убрала пистолет в задний карман джинсов, понимая, что в таком замесе использовать огнестрел опасно — слишком велика вероятность задеть Марка. К тому же, я не собиралась убивать Титова.

Прежде чем я успела кинуться на шею следователя, меня оттолкнул Бриг, который кинулся на помощь Бранасу. Я же бросилась к Багрову, чтобы помочь ему выпутаться из крепких узлов тонкой бечевки.

— Все в порядке? — спросила я, нервно поглядывая на дерущихся мужчин.

Послышались шаги — поднимались люди Багрова. Где-то за узкой полосой леса выла полицейская сирена.

Бриг пытался скрутить Титова, но Марк, сорвавшийся с цепи, на которой долгие годы удерживал свою ярость, не мог перестать избивать Женю.

Тот лишь истерически хохотал, истекая кровью. Еще миг, и его рука выхватила из-за пояса Брига пистолет. Раздался выстрел. Марка откинуло назад, и на его теле появилась кровь. Весь мир замер, в ушах застучало сердце.

Уже не глядя на Брига, вырубившего Титова одним мощным ударом, я на ватных ногах побежала к Марку. Присела, уложила его голову на свои колени и судорожно потянула вверх свою футболку, чтобы зажать рану.

Пока я прижимала к ране под ключицей ткань, мгновенно пропитавшуюся кровью, над нами склонился Багров.

Все, что я смогла разобрать в его растерянном шепоте:

— Столько лет прошло, а ситуация повторяется… Сначала Никас, теперь Марк…

— Русалка, — пробормотали пересохшие губы моего любимого, и я, наклонилась к нему, шепча в ответ:

— Я здесь мой, любимый. Я здесь…

Мужчина закрыл глаза, и я тихо запела, веря, что мой голос проведет его сквозь тьму.

ЭПИЛОГ

Я расположилась на террасе, неторопливо потягивая кофе из белой чашечки и закусывая свежим инжиром. Хлесткие волны с шумом набегали на берег и, шурша галькой, возвращались в море. Я могла сидеть здесь часами, упиваясь солоноватым привкусом воздуха.

Я протянула заметно загоревшую руку к тетради с нежно-голубой обложкой. Перевернула исписанные листы и, открыв чистую страницу, занесла ручку над бумагой. Поток мыслей изливался в ровные строчки моих переживаний.

Вести дневник после всего случившегося — одно из лучших решений, которое мне подсказала Рената. Вывести из себя все те страшные мысли, что пчелиным роем носились по голове, было возможно только в дневник, ведь говорить с кем-то об этом — открыто, свободно — мне пока было трудно. Столько лет меня учили собирать информацию, но не делиться ей.

И вот я начала новую тетрадь, которая спустя треть исписанных листов,