Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Архив… – начала девушка, но хозяин жестом остановил ее.
– Про архив, про смерть Ермолаева, про стрельбу по твоему другу… – кивок на капитана, – все известно. Более того, я должен был участвовать в том идиотском аукционе, но, к счастью, вовремя разглядел в небе зарево. Не пойму одного – каким боком ты, капитан, оказался в такой жопе? – он посмотрел с искренним удивлением. – Я знаю, что ты не «валил» того гаврика на квартире, не убивал спецназовцев, никогда не продавался Князю или еще кому… Почему вокруг тебя такой «замес»?
Звонарев даже себе не мог ответить на этот вопрос…
– Так получилось, – выдавил он с трудом, – хотел убийство Ермолаева раскрыть, а тут одно на одно…
– Насколько я знаю, Ермолаев умер от сердечного приступа. Какое ж тут убийство?
Рассказывать Назару про таинственную бабу не хотелось… не потому, что он мог навредить, просто хозяин не нравился. Настя снова положила на его руку ладонь:
– Расскажи подробно. Назар хоть и хитрый, но может помочь.
Хозяин ухмыльнулся, подмигнул девушке…
Звонарев рассказал все с самого начала, не упуская ни одной мелочи. Прислушиваясь к себе, понял – он, как заезженная пластинка, повторяет одно и то же разным людям, а смысл отдаляется, будто теряясь в лавине новых и новых напастей. Назар слушал, изредка задавая наводящие вопросы.
– И ты, значит, хочешь изловить бабу, взять архив, «отмыться» от коллег… Все?
– Я не хочу ее ловить… – капитан хмуро глянул на Назара; тот, разглядев в серых холодных глазах продолжение фразы, кивнул.
– Любопытно… – он постучал пальцами по лакированной столешнице. – И вы не представляете, кто это может быть?
Настя и Звонарев синхронно помотали головами.
– Любопытно… – хозяин дома взял пачку «Парламента», закурил. – Вот ты рассказывал… Что-то я припоминаю такое: был однажды разговор с Хорошевским…
– Ну? – капитан подался вперед.
– Помню смутно, выпил тогда хорошо, – Назар выдохнул струю дыма. – О бабах разговор зашел. Палач поднабрался, рассказал историю… Была у него краля, красоты, по его словам, неимоверной. Мужики вокруг толпами кружили, подарки дарили, по тем временам оч-чень недешевые, а она его выбрала. Ну, любовь там, все дела – потом он то ли сел, то ли уехал срочно; короче, потерялись. Хорошевский и думать о ней забыл, сама объявилась – вроде как старые чувства…
– Дальше? – Настя прижалась голым плечом к капитану; он взял стакан и осушил до дна.
– Дальше не рассказывал, замолчал, – Назар раздавил окурок в большой хрустальной пепельнице. – А я не спрашивал – неинтересно… Сдается мне, та краля и мутит воду.
– Имени не называл? – Звонарев мысленно скрестил все, что можно скрестить: «Ну же!»
– Если и называл, я не запомнил. Но, по-моему, нет. – Назар кивнул. – Точно не называл: я спросил, как зовут принцессу, – он ответил, что не мое дело, и перестал разговаривать. Потом шлюхи пришли…
– Эту часть истории оставь, – Настя поморщилась.
– Так ты для этого ищешь встречи? Спросить про бабу?
– Нет, для другого… Хотя спросить тоже можно…
– Не скажет, – Назар мотнул головой. – Если он ее «стволами» снабдил, от беспредела не держит, люди, опять же, – не сама ведь краля с СВД по крышам лазит…
– Тогда найдем другой способ покончить с тварью, – Настя резко встала, отчего ее красивая грудь скакнула вверх-вниз; оба мужчины, внезапно замолчав, потеряли нить разговора. Девушка рассмеялась:
– Ладно, пора нам. Спасибо за помощь, Назар, заранее.
– Чем смогу, – хозяин с трудом оторвал взгляд от груди. – Если как-нибудь вечером станет скучно…
– Я найду компанию, не волнуйся. – Настя посмотрела на Звонарева: – Ну, ты идешь?
Капитан вскочил, первым вошел в раздевалку и натянул штаны. Девушка, стоя в дверях, следила за ним с лукавой улыбкой.
– Все равно видно, – она бесцеремонно ткнула пальцем в выпуклую ширинку.
Не отвечая, красный Звонарев вышел на улицу и устроился на заднем сиденье машины. Через минуту появилась Настя:
– Поехали.
Всю обратную дорогу девушка улыбалась, а капитан не произнес ни слова.
Приятный женский голос на радио сообщил, что жара наконец сдает позиции. Звонарев кивнул, одобряя новость, и продолжил заниматься делом – реанимацией окончательно пожухлых цветочков – поливал их из темной пивной бутылки. В комнате пахло влажной землей, горячей пылью и вкусным кофе, который Харон варил на кухне…
За окном быстро наступал вечер: одна сторона неба окрасилась пожаром, вторая, наоборот, медленно теряла краски, становясь прозрачнее с каждой минутой. Сумерки несли долгожданную прохладу раскаленным каменным коробкам; появились темные тяжелые облачка – быстро соединялись, росли… Мелькнула синяя кривая молнии, пронесся эхом отдаленный, но вполне ощутимый гром. В стекло ударили первые капли…
Звонок в дверь прозвучал неожиданно – рука капитана непроизвольно дернулась, и струйка воды пролилась на подоконник. Чертыхнувшись, он схватил первое, что попалось под руку – носок, – и вытер лужу. В коридоре слышались негромкие голоса, потом стихли.
Настя вошла, улыбнулась, села в кресло, закинув ногу на ногу… Звонарев с некоторым удивлением следил за девушкой – было что-то новое в ее темно-медовых глазах, в мягкой, чуть отрешенной улыбке…
– Чего? – он первым нарушил молчание. – Случилось что-то?
– Да нет вроде… – она вытащила из сумочки тонкую пачку, закурила. – Ехала мимо, решила заглянуть.
– А-а… Там Харон кофе варит – если хочешь…
– Я отправила его в машину, – Настя встала и потянулась. – Чтоб не мешал.
– Чему? – капитан перестал что-либо понимать. – Ты в порядке?
– В полном, – она медленно приближалась. – Помнишь разговор с Назаром? Последнюю часть?
– Ну… – Звонарев сглотнул ком. – В общих чертах…
– Я сказала, что найду компанию, – стояла так близко, что он чувствовал щекой ее теплое дыхание. – Я имела в виду тебя.
– Пого… – договорить Настя не дала, жарко припав к его губам. Он чувствовал, как под легкой тканью бьется ее сердце; как учащается с каждой секундой, а она прижимается теснее; как вкусно – карамелью и неизвестными цветами – пахнут ее волосы…
Зарычав от возбуждения, Звонарев повалил девушку на диван…
* * *
– Это у тебя откуда? – Настя, обняв капитана, водила пальцем по небольшому круглому шраму. – Пуля?
– Ага, бандитская, – разомлевший Звонарев бездумно пялился в потолок.
Дождь за окном умер, едва родившись, – тучки, вроде бы серьезные, разбежались; два человека в комнате наслаждались друг другом, будто две половинки целого.