Внутри «Селенита» экспедиция узнала из найденного на полу то ли бортового журнала, то ли дневника, что скелет – все, что осталось от Эдмонда Беверли. Двое его спутников исчезли бесследно; однако же из бортового журнала сделалась известна и их судьба, и последующие мытарства Беверли вплоть почти что до самого момента его смерти от непонятных и необъясненных причин.

Повесть эта странна и трагична. Судя по всему, Беверли вел записи день за днем, с самого отбытия с Большого Сырта, тщась сохранить подобие мужества и умственного равновесия посреди черного одиночества и дезориентации в бесконечности. Здесь я привожу его записки полностью, опустив лишь наиболее ранние отрывки, изобилующие ненужными деталями и враждебными выпадами в адрес других людей. Все ранние записи датированы, и Беверли предпринимал героические усилия, чтобы как-то вести счет дням в космической пустоте, лишенной всяких примет земного времени. Однако после катастрофической посадки на Фокею он эти попытки бросил, так что о периоде, в течение которого он вел эти записи, остается лишь догадываться.

Бортовой журнал

10 сентября. Марс сделался всего лишь тускло-багровой звездой в наших кормовых иллюминаторах; согласно моим расчетам, вскоре мы должны оказаться на орбите ближайших астероидов. Юпитер с его лунами, по всей видимости, так же далек, как и прежде, подобно маякам на недостижимых берегах бесконечности. Я сильнее даже, чем поначалу, испытываю эту ужасную, удушающую иллюзию, которой всегда сопровождаются космические путешествия: как будто мы висим неподвижно в застывшей пустоте.

Гершом, однако, жалуется на проблемы с равновесием, сильное головокружение и преследующее его ощущение, будто он падает, словно бы наш корабль с невероятной скоростью летит в бездонную пропасть. Причина подобных симптомов неясна: с регуляторами искусственной гравитации все в порядке. Мы с Кольтом ничего подобного не испытываем. По-моему, ощущение падения было бы и то лучше, чем эта кошмарная иллюзия полной неподвижности; однако Гершом, судя по всему, сильно подавлен и сетует, что эти галлюцинации у него все ярче, а периоды нормального состояния все реже и короче. Он опасается, как бы это ощущение не стало постоянным.

11 сентября. Кольт подсчитал запасы топлива и провизии и полагает, что при условии разумной экономии нам должно хватить и того и другого, чтобы долететь до Европы. Я перепроверил его расчеты и нахожу, что он чересчур оптимистичен. По моим прикидкам, топливо закончится, когда мы будем посреди пояса астероидов, хотя пищи, воды и сжатого воздуха и впрямь могло бы хватить почти до самой Европы. Придется мне скрывать эту новость от остальных. Возвращаться поздно. Я уже не понимаю, не сошли ли мы все с ума, отправившись наобум в странствие по космической бесконечности, толком не подготовившись и не подумав о последствиях. Кольт, судя по всему, утратил даже способность к математическим вычислениям: его расчеты полны самых чудовищных ошибок.

Гершом не может спать и не способен даже стоять на вахте в свою очередь. Галлюцинации падения преследуют его непрерывно, и он вопит от ужаса, думая, что ракета вот-вот рухнет на какую-то темную неведомую планету, к которой ее влечет неодолимое тяготение. Ему очень трудно есть, пить и передвигаться, он жалуется, что не может даже дышать как следует, потому что от стремительного падения задыхается. Состояние его в самом деле мучительно и жалостно.

12 сентября. Гершому хуже. Ни бромид калия, ни даже сильная доза морфия из корабельной аптечки ему не помогли и не дали возможности уснуть. Он выглядит как утопающий, словно вот-вот задохнется. Ему тяжело говорить.

Кольт весьма мрачен и угрюм и постоянно огрызается, когда я к нему обращаюсь. Думаю, состояние Гершома сильно действует ему на нервы – как, впрочем, и мне. Однако мне тяжелее, чем Кольту: я-то ведь знаю о неизбежном конце, который ждет нашу безумную и злополучную экспедицию. Иногда хочется, чтобы все закончилось поскорее… Ад, что таится в глубинах человеческого рассудка, бесконечней космоса, темней, чем ночь, царящая в межпланетном пространстве… и мы, все трое, провели несколько вечностей в аду. Наша попытка к бегству всего лишь ввергла нас в черный, безбрежный лимб, где мы обречены претерпевать свои собственные вечные муки.

Я, как и Гершом, не в состоянии спать. Но меня, в отличие от него, терзает иллюзия вечной недвижности. Несмотря на ежедневные расчеты, которые подтверждают, что мы продвигаемся вперед сквозь бездну, я никак не могу себя убедить, что мы не стоим на месте. Мне кажется, мы парим в пустоте, точно гроб Мухаммеда, далекие равно от Земли и от звезд, в неизмеримо огромном пространстве без ориентиров и направлений. Я не в состоянии описать, насколько это ужасно!

13 сентября. Пока я был на вахте, Кольт залез в аптечку и ухитрился накачаться морфием. Когда наступила его очередь дежурить, оказалось, что он в ступоре, и, что я ни делал, растолкать его так и не удалось. Гершому сделалось намного хуже, – казалось, будто он переживает тысячу смертей разом. Мне же ничего не оставалось, как стоять на вахте, пока я в силах. В любом случае я включил автопилот, чтобы корабль продолжал лететь прежним курсом, даже если я усну.

Не знаю, долго ли я бодрствовал – и сколько времени я проспал. Проснулся я от странного шипения, природу и причину которого поначалу определить не смог. Оглядевшись, я увидел, что Кольт лежит в подвесной койке, по-прежнему пребывая в наркотическом забытьи. Потом я обнаружил, что Гершом исчез, – и начал понимать, что шипение исходит от шлюза. Внутренняя дверца шлюза была надежно заперта – однако, очевидно, кто-то отворил внешний люк, и шипел уходящий воздух. Звук становился все слабее и вот прекратился совсем.

Я наконец понял, что произошло: Гершом, не в силах более выносить свои жуткие галлюцинации, взял и выбросился из «Селенита» наружу! Я кинулся к кормовым иллюминаторам и увидел его тело – с бледным, несколько раздутым лицом и открытыми, выпученными глазами. Оно преследовало нас, точно спутник, сохраняя расстояние в десять-двенадцать футов от кормы. Я мог бы надеть скафандр и попытаться достать тело, но я был уверен, что Гершом мертв, и такое усилие казалось более чем бесполезным. Поскольку утечки воздуха изнутри не наблюдалось, я не стал даже пытаться закрыть люк.

Надеюсь, Гершом ныне пребывает в мире, и всей душой об этом молюсь. Он будет вечно плавать в космическом пространстве – и в иной пустоте, где нет места мукам человеческого сознания.

15 сентября. Мы кое-как держим прежний курс, хотя Кольт слишком деморализован и одурманен наркотиком, так что от него нет никакого проку. Страшно подумать, что с