Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было бы слишком утомительно перечислять здесь все подробности его омерзительных деяний, все те изуверства, что приписывают разошедшемуся великану… Говорят, были люди, большей частью священники и женщины, которых он ловил, когда они пытались убежать, и отрывал им руки и ноги, как дети отрывают крылья мухам. Но были и еще более чудовищные вещи, о которых не стоит даже упоминать…
Многие очевидцы рассказывали о том, как злобный гигант расправился с Пьером, владельцем замка Френэ, который со своими людьми и собаками выехал в близлежащую рощу поохотиться на благородного оленя. Настигнув всадника, великан одной рукой сгреб его вместе с лошадью, поднял и, в несколько огромных скачков преодолев расстояние, отделявшее его от замка, шваркнул обоих о гранитные стены. Затем, поймав оленя, за которым гнался несчастный Пьер, гигант швырнул его вслед за ними, и долго еще на камнях багровели огромные кровавые пятна, и ни осенние дожди, ни зимние снега так и не смогли полностью их смыть.
Ходили также и бесчисленные истории о немыслимых кощунствах и надругательствах, совершенных колоссом: о деревянной статуе Святой Девы, которую он сбросил в воды Исуали у Ксима, привязав ее предварительно человеческими кишками к мертвому телу бесчестного преступника; о кишащих червями трупах, которых он голыми руками выкопал из неосвященных могил и закинул во двор Перигонского монастыря бенедиктинцев; о церкви Святой Зиновии, которую он утопил вместе со священниками и прихожанами в нечистотах, собрав с окрестных ферм все навозные кучи.
8. Падение колосса
Туда-сюда, без какой-либо логики, передвигаясь зигзагами, точно пьяный, гигант без устали шагал по разоренной стране из конца в конец, из стороны в сторону, будто одержимый духом грабежа и убийства, оставляя за собой, точно жнец с каким-то ужасным серпом, бесконечный след разрушений, резни, ограблений. А когда кроваво-красное солнце, словно закопченное в дыму горящих деревень, опустилось за лес, он продолжил свои гнусные деяния в сумерках, и до людей по-прежнему доносились леденящие душу раскаты его безумного оглушительного смеха.
Гаспар дю Норд, подошедший к воротам Виона на закате, сквозь просветы в чаще древнего леса увидел далеко позади голову и плечи кошмарного великана, который двигался по течению Исуали, время от времени нагибаясь – по всей видимости, для того, чтобы совершить очередное злодеяние.
Гаспар, хотя и устал до полного изнеможения, ускорил шаг. Однако он не думал, что чудовище войдет в Вион, предмет особой ненависти и злобы Натэра, ранее следующего утра. Низкая душа злобного карлика, торжествующая в своей безграничной склонности к разрушению, наверняка должна отложить завершающий акт возмездия, дабы насладиться им в полной мере, а ночью продолжит терроризировать окрестные села и деревни.
Несмотря на отвратительные грязные лохмотья, в которых Гаспар стал практически неузнаваемым и приобрел исключительно непрезентабельный вид, стражники без лишних вопросов впустили его в городские ворота. Вион был уже наводнен обитателями близлежащих окрестностей, искавших защиты внутри спасительных городских стен, и ни одной даже самой сомнительной личности не отказывали в приюте. Вокруг стен выстроились солдаты с луками и копьями, готовые преградить вход великану. Арбалетчики заняли позиции над воротами, а вокруг бастионов плотно расставили баллисты. Город бурлил и гудел, как растревоженный улей.
Паника и полнейшая неразбериха царили в Вионе. Бледные перепуганные люди бестолково кружили по улицам. Скрученные наспех факелы мрачно горели в сумерках, которые зловеще сгустились, будто город накрыла тень крыльев приближающихся дьявольских птиц. Казалось, тьма буквально пропитана неосязаемым страхом и опутана паутиной удушающего ужаса. С трудом прокладывая себе дорогу в этом бушующем море безумия, Гаспар, подобно обессилевшему, но упорному пловцу, что борется с волной первобытного липкого кошмара, медленно продвигался к своей мансарде.
Механически, не осознавая, что делает, он поужинал. Все его духовные и физические силы были истощены до предела, и он рухнул на свое узкое ложе, не сняв даже лохмотьев, пропитанных засохшей грязью, и заснул как убитый.
Разбудил его мертвенно-бледный лунный свет, лившийся сквозь незанавешенное окно. Гаспар встал и остаток ночи занимался некими таинственными приготовлениями, которые были единственной надеждой одолеть дьявольское чудовище, созданное и оживленное злой волей Натэра.
Лихорадочно работая в свете заходящей луны и бледного огонька единственной свечи, юноша собрал различные алхимические вещества, которые у него имелись, и смешал из них темно-серый порошок, который на его глазах нередко применял Натэр. Бывший ученик колдуна рассудил, что колосс, созданный из костей и плоти мертвых, беззаконно поднятых из своих могил, и движимый лишь душой мертвого волшебника, должен поддаться действию этого порошка, который Натэр использовал, чтобы возвращать в небытие воскрешенных им мертвецов. Если всыпать порошок в ноздри таких созданий, те мирно возвращались в свои могилы и вновь засыпали вечным сном.
Гаспар приготовил внушительное количество порошка, полагая, что одной щепотки, для того чтобы справиться с исполинским порождением склепа, будет недостаточно. Когда он закончил латинскую формулу страшного словесного заклинания, которая усиливала действие порошка, уже занимался бледный рассвет, и слабый огонек оплывшей свечи был практически неразличим. К формуле этой, взывавшей к помощи Аластора и других злых духов, Гаспар прибегнул с большой неохотой, но иного выхода не было, ибо с колдовством можно бороться лишь колдовством еще более могущественным.
Новый день принес в Вион новые ужасы. Гаспар интуитивно чувствовал, что мстительный великан, который, по слухам, с нечеловеческой неутомимостью и неистощимой энергией всю ночь бродил по Аверуани, рано утром двинется в ненавистный город. Предчувствие его не обмануло, ибо едва он закончил свой труд, как снаружи донесся нарастающий гул и далекий рев гиганта, перекрывающий пронзительные крики насмерть перепуганной толпы.
Гаспар знал, что, если он хочет найти удобное место, откуда удастся всыпать порошок в ноздри стофутового колосса, нельзя терять ни минуты. Городские стены и даже большинство церковных шпилей были недостаточно высоки, и после непродолжительных размышлений он решил, что главный собор, расположенный