Грей, собираясь в дорогу. – Что ж, тогда не придется платить из приданного дочери за магазин покойника Чалмерса, – старик хихикнул. – Один покойник не обязан платить другому, если речь идет о живых людях».

Уже садясь в седло, Эндрю Грей вспомнил о пожаре, который он собирался устроить после убийства. В чертовом Биг-Роуте наверняка нельзя было найти ни сена, ни керосина, а уж, тем более, ночью и в нужном количестве. Эндрю прихватил еще пару лошадей из конюшни и направился на центральную площадь. У него, как у главы города отвечающего за пожарную безопасность, были ключи от керосиновой лавки Джо Миллера, а что касается сена, то плотно набитые тюки всегда лежали рядом с гостиницей для фермеров.

Улицы городка были пусты и темны. Но во многих окнах еще светились огоньки, и Эндрю Грей легко догадался о причинах внезапной бессонницы горожан. Дело в том, что только те из них, кто был в Змеином ущелье, получили по триста долларов из клада Ховарда Уэста, остальные же – а их было большинство – не получили ни гроша.

«Сейчас учитель Боб Дорн наверняка записывает свою завтрашнюю речь, что, мол, нельзя забывать об интеллигенции во время дележа шальных денег, – старик Эндрю хитро подмигнул единственному фонарю возле магазина Чалмерса. – А умелец-кузнец Арни Фишер думает о том, как бы половчее сказать так, чтобы все поняли, что деньги нужно было делить с учетом той пользы, которую приносит человек городской общине. Ах, хитрецы, ах, проходимцы!.. Завтра в нашей церквушке проповедь пастора Генри Адамса наверняка будет продолжена выступлениями возмущенных горожан, закончится грандиозным скандалом и парой выстрелов в воздух. Впрочем, я не против того, чтобы переделить нашу добычу, – мэру стало так весело, что он чуть не расхохотался. – Во-первых, мне не достанется меньше, а, во-вторых, никто кроме меня не умеет так ловко соглашаться с двумя людьми, которые говорят совершенно противоположенные вещи. Это-то есть самая настоящая политика».

Эндрю Грей погрузил на двух запасных лошадей две большие канистры керосина, связав их веревкой, и шесть тюков сена. Работа оказалась не столь легкой для пожилого человека, и мэр решил перекурить перед дорогой. Оглядывая свою поклажу, он подумал было о чрезмерном объеме горючих материалов, но вести одну канистру, не используя в качестве противовеса ее вторую, было затруднительно. Что же касается сена, то его меньший вес не мог гарантировать, что поклажа не свалится в дороге из-за ветра.

«Главное, хватит для адского пламени, в котором сегодня искупается проклятая Лора Уайт», – заключил про себя мэр.

Он аккуратно погасил окурок о подошву сапога и забрался на лошадь.

Как это ни странно, но ночной поход мэра не остался незамеченным. Бывший старатель и теперешний городской сумасшедший Габриель Нуньяс внимательно следил за Эндрю Греем, устроившись в одной из пустых бочек рядом с кузницей городского умельца Арни Фишера. В отличие от остальных горожан бедолага Габриель не получил во время дележа денег Уэста ни цента. Все сочли, что Нуньяс и так не может пожаловаться на свою судьбу: сердобольные горожане каждый день подносили ему в салуне пару стаканчиков виски, кормили и даже дарили обноски. Но, тем не менее, обделенный золотом Габриель страдал не меньше мэра. Ели Эндрю Грей хотел по дешевке купить магазин Чалмерса и ненавидел Лору Уайт, потому что боялся потерять свою должность из-за сплетен, то Габриель тоже боялся, но совсем другого – он боялся перестать быть святым в глазах жителей Форт-Стоктона. Лишенный дома, семьи и здравого рассудка Габриель Нуньяс верил в единственное, что он придумал сам – свою святость. И кто знает, может быть, это и было его настоящим сумасшествием. Основным занятием Габриеля Нуньяса было шатание по городу и выкрикивание бессмысленных фраз. В девяти случаях из десяти его пророчества были дикими и даже страшными, и только лишь если Габриель заранее разнюхивал о свадьбе, из его воплей вдруг исчезали деспотические, требования всеобщего духовного покаяния низведенного до нюхания пыли у его ног. К Габриелю прислушивались только по большим церковным праздникам, сторонились в будние дни и почти никогда не обижали. Легкий пинок или затрещина от взрослого человека или гнилое яблоко в спину от ребенка, разумеется, в счет не шли. Сам Габриель никогда не обижался на такие мелочи. Настоящий святой, по его убеждению, и должен был быть чуть-чуть гонимым. Но теперь, нагло лишенный при всех законной доли добычи из клада Уэста, Габриель Нуньяс страдал не столько из-за золота, сколько из-за потери своего «святого авторитета». Да, святой мог и должен был быть гонимым, но только не откровенно презираемым в серьезных дележках. А между тем, там, в Змеином ущелье никто обратил на него внимания, хотя Габриель, как ему казалось, характеризуя клад Уэста, нашел удачное, загадочное и колкое словцо «брехня».

– Дурак!.. – обиженно сказал вслед удаляющемуся мэру Грею Габриель.

Когда цоканье копыт стихло, он задумался над тем, зачем потребовались мэру керосин и сено глубокой ночью. Воображение услужливо нарисовало Габриелю небольшой костер и веселый пикник возле реки. Недавно он видел такой, даже подошел к нему вплотную, и веселые молодые люди дали ему кусок яблочного пирога. Габриель попросил виски, ему дали и его под веселый женский хохот.

Габриель заворочался в бочке, устраиваясь поудобнее. Последнее воспоминание было приятным, но мэр уехал один, без веселых женщин, а количество керосина, которое он захватил с собой, говорило, скорее всего, о деловой поездке, а не о пикнике.

«Будет большой костер, – догадался Габриель, – очень-очень большой».

Мысль была приятной и теплой, но именно она и разбередила недавнюю обиду Габриеля. Он вдруг понял, что его последнее пророчество – «брехня!» – можно выполнить и без участия Господа Бога, если жители Форт-Стоктона потеряют больше, чем они нашли сегодня днем.

По большому счету Габриель не умел страдать, ненавидеть или таить злые мысли. В его груди попросту возникала тупая, ноющая боль и он либо кричал на своего обидчика, пытаясь вместе с криком выдохнуть эту боль, либо уходил и где-нибудь в уединении бился головой о землю, стараясь заменить внутреннюю боль обыкновенной физической.

Когда Габриель вдруг представил себе пылающий Форт-Стоктон, его боль ушла, хотя он не кричал и не бился головой о землю.

«Как хорошо и тепло!..» – подумал он, заворожено рассматривая огромный, до неба, костер.

Габриель наверняка бы уснул, но тут вышел Арни Фишер и прогнал его из убогого убежища – бочки. Арни был недоволен тем, что после визитов Габриеля бочки воняют мочой, а еще больше тем, что золото Уэста ловко проскользнуло сквозь пальцы такого