— Диссертацию, значит. Так-так… Историк, значит…

— Если мы нарушили ваш покой, то простите, если можете. Мы, честно говоря, и не рассчитывали застать здесь родственников этой дамы. Мы готовы уйти.

— Готовы? — прищурился он. — А вот я не готов вас отпустить. Для начала я хочу понять, кто же вы такие?

У меня создавалось впечатление, что мы имеем дело с очень неуравновешенным человеком. Он нервно прохаживался по комнате, взгляды бросал на нас диковатые и недоверчивые. На всякий случай я сел на стул так, чтобы вполоборота видеть входную дверь, и теперь всякий раз, когда он оказывался ко мне спиной, всматривался в систему замков, чтобы, если будет на то необходимость, быстро выбраться отсюда.

— Вы хотели узнать о Вере Андреевне Касаткиной. Так вот — это моя жена. Она умерла много лет назад. И я не понимаю, почему вам нужно тревожить ее память и о каком таком дневнике вы все говорите.

— Разбирая архивные документы, я наткнулся на дневник, где Вера Андреевна описывает такие фантастические явления, как кармические перевоплощения.

Я встал.

— Послушайте, если вы не хотите нам ничего рассказать, мы, пожалуй, пойдем. Главное мы теперь знаем: Вера Андреевна действительно существовала. А теперь позвольте откланяться. Пойдем, Ева.

Я спокойно встал и протянул руку Еве. Она вцепилась в мою руку холодными пальцами, и мы уже повернули в сторону входной двери, как наш странный хозяин произнес:

— Ненавижу этот дневник.

— Что, простите? — обернулся я.

— А то, что, если он снова попался кому-то — жди беды. Жди смерти.

А потом наш хозяин, воспользовавшись нашим замешательством, подошел к Еве, взял ее за плечи и как заклинание произнес:

— Вера, это ты? Скажи мне, что это ты, Вера. Вера, ты помнишь меня?

Ева побледнела и едва не упала в обморок. Мне пришлось отстранить хозяина и встать между ними.

— Она — не Вера, — сказал я. — Она та, другая. Она — Анна, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Я вам не верю.

— Вы читали дневник? Вспомните, что там написано про шрамы.

— Я читал его тридцать лет назад. Всего один раз. Детали стерлись.

— У Веры был шрам на том пальце, на котором она носила кольцо. Так?

— Кажется, что-то такое…

— У Евы его нет.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Я не Вера, — пробормотала наконец Ева. — Если бы я была Верой, то зачем мне приходить сюда?

Мужчина был в нерешительности. Однако его порыв, похоже, угасал. Он прошел в комнату и тяжело опустился на диван. Лицо у него сделалось таким жалким, что вместо того, чтобы убираться подобру-поздорову, мы с Евой вернулись в комнату вслед за ним.

— Я не могу больше об этом молчать, — сказал он, глубоко вздохнув. — Это какое-то безумие.

— Расскажите нам, — попросила Ева. — Если хотите, конечно, расскажите нам, мы ведь поймем, мы и сами в этом… во всем…

— Вы единственные, кто не сочтет меня умалишенным.

Мы осторожно опустились на стулья. Ева даже расстегнула куртку. Я последовал ее примеру, и мужчина, похоже, решил воспользоваться своим шансом.

Его жизнь четко делился на две части — до встречи с Верой и — после. Двадцать пять лет, прожитые им до встречи с нею, ничем ему не запомнились.

То есть в них, наверно, было много всего, чем живет молодой человек до двадцати пяти лет, может, и любови были разные, но после встречи с Верой, а собственно после ее смерти, прошлое до знакомства с нею стерлось из памяти. Сначала была любовь. Странная, совсем не такая, как у всех. Вера была девушкой видной, держалась королевой, он встречал ее пару раз, но она даже не замечала его. И ему никогда не приходило в голову за ней приударить. Да такое никому бы в голову не пришло. Любое проявление дружеского чувства, сокращающего дистанцию между людьми, вызывало у нее приступ высокомерия. Она с глубоким презрением относилась к студенческим вечеринкам, к загородным вылазкам, к веселым компаниям. Если бы только ее высокомерие — вряд ли ей удалось бы занять место королевы на своем факультете. Нет. Было в ней что-то такое, чего не было ни в ком. То ли, уверенность безграничная в себе, то ли еще что, но она выглядела так, будто все знает наперед — и ваши слова, и ваши намерения. Да еще знает и цену вам самим и вашему будущему заодно. Порой, когда ребята заговаривали с ней, она смотрела на них с таки заносчивым сожалением, что никто не хотел оказаться на их месте.

Но к странностям Веры нужно было прибавить главное — она была практически лучшей ученицей на курсе. Она занималась, выполняла все задания и по всем предметам показывала лучшие результаты. Она читала кучу дополнительной литературы, но никто никогда не видел ее с томиком стихов или за чтением романа.

Была еще одна черта, которая отличала ее. Любая, даже самая аккуратная и благоразумная девушка могла однажды, ну хотя бы раз за пять лет учебы, прийти в мятой юбке (выключили свет дома, какая беда!) или выбрать не слишком идущую ей модную вещь. Только не Вера. Вера всегда была образцом аккуратности и выдержанного стиля.

Вера была настоящей королевой по всем пунктам. У нее не было минусов — одни сплошные плюсы, и именно это кое-кто и считал ее главным недостатком. Полное отсутствие изъянов.

Я не выбирал ее, поэтому не успел повздыхать по ней, помучиться молча, помечтать. Она выбрала меня сама.

Раза два мы встречались. Просто бродили по улицам, разговаривали. Она была настолько загадочна и прекрасна, что мне казалось — я никогда не смогу дотянуться до нее. Не смогу заинтересовать ее по-настоящему. Но наш роман развивался на редкость быстро и протекал бурно. Всего несколько встреч предшествовали близким отношениям. И сразу же после второй или третьей нашей встречи Вера сама решила нашу судьбу — и мы поженились.

Я потом часто вспоминал те времена и недоумевал, как она, такая утонченная, деликатная, обворожительная, так резко и безапелляционно предложила мне жениться на ней. Я бы выразился ее словами «настоятельно посоветовала на ней жениться».

Наверно, это было немного странно, но до того ли мне тогда было, чтобы уделять внимание таким мелочам. Когда человеку дают в руки миллион рублей он ведь не станет спрашивать, а почему, собственно, мне, а чем я это заслужил, нет-нет, погодите, давайте разберемся… Нет, он берет все, что ему якобы причитается, опьяненный счастьем момента.

Два следующих года я прожил словно в раю. Нет, честно, не было человека на этом свете счастливее меня. И это была уже не влюбленность, когда даже ошибочно можно быть счастливым, когда разум затуманен. Нет. Это был каждый будничный день, это было как ни у кого, и мне уже тогда не с кем было поделиться своим счастьем. Знакомые ругали жен, сбегали от них по вечерам на футбол, на рыбалку, просто посидеть в мужской компании, а я никуда никогда не ходил. Разве из рая уходят?