— Ладно, парни, шевелите ногами. У нас полно дел! И полно мест, где мы еще не бывали. У меня много сюрпризов, но первый, кто наденет пальто, будет первым, кто узнает, что нас ждет!

Мальчишки бегут в холл, обходя цветочные препятствия. Я хватаю с пола охапку игрушек и по пути к выходу швыряю на кровать.

Тем временем в холле Сайма пытается помешать Дарвину удушить прижатого к двери Грейера.

— Ему нужно дышать, Дарвин!

— Я подумываю о «Плей-спейс»[58]. Согласны вы? — спрашиваю я, наконец сообразив, что так и не сняла пальто. Дарвин мигом выпускает Грейера.

— УРА! — хором визжат они, подпрыгивая едва ли не до потолка.

— О'кей, — кивает Сайма. — Неплохо звучит.

Я вручаю ей куртку Дарвина и надеваю сапоги. Поблизости есть два «Плей-спейс», один на Восточной 85-й улице, а другой на Бродвее, в районе 90-х, но мы идем на Ист-Сайд, там гораздо чище. Эти закрытые площадки для игр обычно представляют собой манхэттенский вариант полностью оборудованного подвального тренажерного зала. И, как все остальное в большом городе, удовольствие это недешевое. Поэтому, подобно мотелям с почасовой оплатой, ты и твои питомцы получают за двадцатку добрых два часа, чтобы довести друг друга до полного изнеможения.

Сайма вместе с мальчиками стоит на тротуаре, пока я вынимаю коляску из багажника такси.

— НЕ ХОЧУ!

— И Я НЕ ХОЧУ!

— Вам помочь? — спрашивает она, увертываясь от пинка Дарвина.

— Нет, — пыхчу я. — Все в порядке.

Какое счастье, что не я его няня!

Я вкатываю коляску на тротуар, и мы с Саймой разбираем своих питомцев.

Возможно, для того, чтобы извращенцы не подглядывали за детьми, «Плей-спейс» размещается на втором этаже, куда ведет невероятно длинная, покрытая ковром лестница с узкими ступеньками, которая, похоже, простирается бесконечно высоко, до того самого места, куда попадают после смерти няни. Но Грейер как ни в чем не бывало хватается за нижний поручень и принимается взбираться наверх.

— Дарвин, идем, идем, — требует Сайма. — Не вниз. Наверх.

Дарвин, не обращая на нее внимания, скачет лягушкой, угрожая сбросить вниз педантичного Грейера. Я стараюсь держаться поближе, волоча за собой коляску. Каблуки опасно свисают с краев ступенек.

Когда мы все-таки добираемся до верхней площадки, я паркую наши транспортные средства в Загоне для колясок и встаю в очередь за билетами. Как всегда в плохую погоду, здесь полно посетителей: чересчур тепло закутанных детей, раздраженных нянь и случайных мамаш, выполняющих родительский долг.

— Элизабет, мне нужно сначала войти сюда. Погоди минутку, сейчас поболтаем.

— Здравствуйте, и добро пожаловать в «Плей-спейс». Кто к нам пришел? — спрашивает из-за ярко-красной стойки неестественно оживленный мужчина лет тридцати пяти.

— Он, — объявляю я, показывая на Грейера.

Мужчина недоумевающе смотрит на нас.

— То есть мы, — поправляюсь я, предъявляя членскую карточку миссис N. Он просматривает картотеку, находит ее имя, и как только получает свои двадцать долларов, нам выдают собственные бейджики, и еще один — на коляску, на случай, если и ей захочется с кем-то подружиться.

«Привет, меня зовут Грейер. Я здесь с Нэнни», — стоит на его бейдже.

«Привет, меня зовут Нэнни. Я здесь с Грейером», — напечатано на моем.

Нам велено не снимать их, и я помещаю свой непосредственно над левым желудочком. Грейер предпочитает носить свой под воротничком, над болтающейся карточкой, поближе к отцовскому галстуку. Дождавшись, пока Сайма и Дарвин получат такие же удостоверения личности, мы оставляем верхнюю одежду и обувь в шкафчиках. В буфете я отдаю еще одну двадцатку за наш ленч: два маленьких сандвича с арахисовым маслом и желе и две коробочки с соком.

— УМРИ! УМРИ!

— ВЫШИБИ ЕГО ЧЕРТОВЫ МОЗГИ!

— Довольно, я сказала.

У Злой Колдуньи болит голова.

— Если вы, двое, не можете есть ленч как подобает приличным миролюбивым молодым джентльменам, Дарвину и Сайме придется сесть за другой стол!

До конца обеда они умудряются ссориться вполголоса, пока мы с Саймой обмениваемся улыбками. Она нехотя жует сандвич с колбасой, и едва я пытаюсь начать беседу, как Дарвин выбирает момент, чтобы швырнуть Сайме в лицо крекер.

Прежде чем отпустить их на площадку, мы идем мыть руки. В отделанных ярким кафелем ванных комнатах — маленькие раковины, низкие унитазы и высоко расположенные защелки.

Грейер писает, как настоящий чемпион, и позволяет мне засучить ему рукава, прежде чем подставить руки под воду.

— НЕТ! НЕ ХОЧУ! САМА ПИСАЙ! — надрывается Дарвин в соседней кабинке.

Я наклоняюсь, целую Грейера в макушку и протягиваю бумажное полотенце.

— О'кей, Грейер, идем покорять склоны гор!

— Так папа говорил в Аспирине.

— Правда? Пошли.

Я отбираю у него полотенце, протягиваю руку, но он не двигается.

— Когда папочка возьмет меня в Аспирин?

— О, Гров… — Я присаживаюсь на корточки. — Не знаю. Врядли тебе удастся покататься на лыжах в этом году.

Он продолжает вопросительно смотреть на меня.

— А ты спрашивал маму?

Гров отодвигается и ладонями прижимает галстук к груди.

— Мама велела не говорить о нем, поэтому давай не будем говорить о нем.

— Идем, Грейер! — вопит Дарвин, пиная дверь.

— Эй, и другим людям нужно писать! — вторит какая-то женщина, тоже принимаясь колотить в дверь.

— Гровер, если у тебя есть вопросы, ты всегда можешь… — шепчу я, вставая и поворачивая задвижку.

— Не говори со мной, — повторяет он, пробегая мимо и догоняя Дарвина.

— Какая наглость! — шипит женщина, толкая своего ребенка в кабину. — Бессовестно заставлять маленькую девочку ждать так долго.

Она подозрительно щурит свои сильно подведенные глаза.

— На кого вы работаете?

Я одним взглядом вбираю жесткие от лака волосы, длинные острые ногти, блузку от Версаче.

— Я спрашиваю: на кого вы работаете?

— Боже, — бормочу я, протискиваясь мимо.

Мы с Саймой сажаем мальчиков на ярко-синюю горку. По ее лицу я пытаюсь определить, из тех ли она нянь, что предпочитают ни на секунду не отходить от питомца.

— Думаю, им вполне можно… — начинает она, очевидно, тоже пытаясь сообразить, с кем имеет дело.

Я киваю, ожидая знака.

— …побыть вдвоем. Как по-вашему?