— Миссис N.! — окликаю я, постучавшись.

— Войдите.

С душевным трепетом я приоткрываю дверь, но обнаруживаю, что она сидит за письменным столом в кашемировом кардигане и слаксах. Несмотря на эксперименты с румянами, выглядит она осунувшейся и измученной.

— Что вы делаете дома в такой ранний час? — спрашивает она.

— Грейер не поладил с зеленой краской, поэтому я привела его домой переодеться перед катком…

Звонит телефон, и она знаком просит меня подождать.

— Алло? О, это ты, Джойс… нет, письма еще не пришли. Не знаю… должно быть, неправильно указан почтовый индекс…

Ее голос по-прежнему звучит глухо и безжизненно.

— Все школы, куда вы подавали заявления? В самом Деле? Какое счастье!.. И что вы выбрали? Ну… я не слишком много знаю о женских школах… уверена, что вы сделаете правильный выбор. Превосходно! До свидания. Она кладет трубку и поворачивается ко мне:

— Ее дочь принята во все школы, куда они обратились. Не понимаю, она даже не умна… Так что вы говорили?

— Краска… не беспокойтесь, на нем не было фуфайки Колледжиет, когда это произошло. Зато он чудесно нарисовал дерево…

— Разве в саду у него нет сменной одежды?

— Да… простите, она понадобилась на прошлой неделе, когда Гизела опрокинула на него клей и я забыла принести новую.

— Что, если бы у него не было времени переодеться?

— Простите. Завтра принесу.

Я собираюсь уходить.

— Кстати, Нэнни, пока вы еще здесь, я должна поговорить с вами о школе Грейера. Где он?

— Смотрит, как Конни вытирает пыль. «Резные узоры на стульях. Зубной щеткой».

— Прекрасно. Садитесь.

Она показывает на прикрытый чехлом стул напротив письменного стола.

— Мне нужно сказать вам нечто ужасное.

Она опускает глаза на лежащие на коленях заломленные руки.

Я начинаю задыхаться, готовая услышать трагическую повесть о трусиках.

— Сегодня утром мы получили очень неприятные новости, — медленно сообщает она, выдавливая слова. — Грейера не приняли в Колледжиет.

— Нет! — ахаю я, поспешно убирая с лица улыбку облегчения. — Не верю!

— Знаю… какой кошмар! И в довершение всего его внесли в список в Сен-Дэвиде и Сен-Бернарде. В список очередников.

Она сокрушенно качает головой.

— Теперь мы надеемся на Тринити, но если по какой-то причине это тоже не сработает, остаются только запасные варианты, и мне они совсем не по душе.

— Но он такой чудесный малыш! Умница, рассудительный. Остроумный. Дружелюбный. Ничего не понимаю!

Как могли отказать такому замечательному ребенку в приеме?

— Я целое утро ломала себе голову, пытаясь осознать, в чем тут дело.

Она смотрит в окно.

— Репетитор, который подготовил нас к собеседованию, уверял, что Грейер пройдет в Колледжиет на ура!

— Мой отец утверждает, что в этом году было на редкость много поступающих. Конкурс настолько вырос, что им, вероятно, подчас трудно делать выбор.

Особенно если учесть, что абитуриентам по четыре года и вы не можете спросить, какого они мнения о дефиците федерального бюджета и какими видят себя лет эдак через пять.

— Мне казалось, вашему отцу понравился Грейер, — многозначительно замечает она, имея в виду тот дождливый день, когда я взяла его к своим родителям поиграть с Софи.

— Так оно и есть. Они вместе пели «Радужный мост»[60].

— Хм… Интересно.

— Что именно?

— Нет, ничего. Просто интересно, вот и все.

— Мой отец не имеет отношения к приемной комиссии.

— Совершенно верно. Так вот, я хотела сказать, что, наверное, не стоит одевать Грейера в форму Колледжиет. Это может породить в нем неоправданные надежды, а я хочу удостовериться, что…

Снова звонок.

— Подождите. Алло? О, привет, Салли… нет, наши письма еще не пришли. О, Колледжиет! Поздравляю, какая удача! Что же, Райан — очень способный мальчик. Да, просто замечательно. О, вчетвером? Я проверю ежедневник мужа. Поговорим после уик-энда… Хорошо. Пока. Она набирает в грудь воздуха и спрашивает:

— Так о чем мы?

— О надеждах Грейера.

— О да. Меня тревожит то обстоятельство, что ваше поощрение его привязанности к Колледжиет может привести к потенциально пагубной коррекции его самооценки.

— Я…

— Нет, пожалуйста, не стоит упрекать себя. Это моя вина. Нужно было тщательнее контролировать вас.

Она снова вздыхает и качает головой.

— Но сегодня утром я говорила с педиатром, и он предложил консультанта по перспективному развитию, который специализируется в том, что помогает родителям и няням облегчить переход к адекватной оценке действительности. Она приедет завтра, когда Грейер будет занимается музыкой, и хочет поговорить с вами отдельно, чтобы оценить вашу роль в его развитии.

— Потрясающе! Превосходная мысль! Кстати, сегодня не нужно разрешать Грейеру надевать ее?

— Что?

Она тянется к чашке с кофе.

— Фуфайку.

— А… нет, сегодня пусть носит, а завтра мы попросим консультанта объяснить, как лучше справиться с ситуацией.

— О'кей.

Я иду к Грейеру. Он полулежит на банкетке, наблюдая, как Конни полирует плиту, и рассеянно играет с галстуком. Похоже, миссис N. сетует не по тому поводу. Ей скорее нужно бы обратить внимание на другой предмет туалета.

Я сижу на стуле рядом с письменным столом миссис N., ожидая консультанта, и пытаюсь украдкой читать заметки, нацарапанные в блокноте миссис N. И хотя это, возможно, всего лишь список продуктов для Конни, тот факт, что меня оставили одну, заставляет проявлять особую осторожность. Будь у меня камера, вмонтированная в пуговицу свитера, я лихорадочно пыталась бы сфотографировать все, что лежит на столе. От этой мысли мне становится смешно, но тут в дверях появляется сначала портфель, а потом женщина.

— Нэнни!

Она крепко жмет мне руку.

— Я Джейн. Джейн Гулд. Как поживаете?

Она говорит немного громче, чем нужно, и, обозревая меня поверх очков, кладет портфель на стол миссис N.

— Спасибо, прекрасно. А вы?

Я вдруг становлюсь чрезмерно жизнерадостной и тоже чересчур шумной.

— Неплохо. Спасибо, что спросили.

Она скрещивает руки поверх клюквенно-красного блейзера и ритмично кивает мне. У нее очень пухлые губы, накрашенные помадой того же оттенка, въевшейся в морщинки вокруг рта.