Боковым зрением Жиль увидел, как из двери, которая вела в винный погреб, показалась круглая физиономия хозяина таверны. Он скалил зубы и довольно щурился — как кот весной на завалинке. «Сукин сын!» — подумал Жиль, но без злости. Он был благодарен Берто Лотарингцу. А уж как радовался Гийо, прижимая к груди сверток с вином и окороком…

Жиль и Вийон шли рядом и беспечно болтали — им было по пути. Франсуа жил у своего приемного отца, Гийома де Вийона, дом которого располагался неподалеку от Сорбонны, рядом с парижским особняком аббатства Клюни по улице Сен-Жак, но намеревался снять квартиру. А дом господина Бернье, где квартировал Жиль, находился на той же улице, возле монастыря Сен-Матюрен, принадлежащего ордену Святой Троицы. Так что до жилища Франсуа Вийона было рукой подать.

Судя по тонким намекам, у Франсуа Вийона, хоть он и находился на содержании капеллана, проблема с деньгами возникала постоянно, как у любого другого школяра.

— …Черт побери, мне однажды пришлось встать на колени перед ректором, чтобы меня не вышвырнули из Сорбонны! — Франсуа Вийон выругался. — А ведь дело не стоило выеденного яйца. Так что поберегитесь, мсье Жиль, чтобы и вам не выпала горькая участь уронить свою честь. Школяры на разные выдумки горазды, поневоле поплывешь по течению, тем более если компания по нутру.

— А за какие грехи вас хотели турнуть? — полюбопытствовал Жиль.

— На улице Мартруа Сен-Жани, на полдороге от Гревской площади к площади Сен-Жерве, сразу за ратушей, без всякой пользы стоял межевой камень, названный «Чертовой тумбой». И вот в одно прекрасное утро Париж проснулся и узнал, что он исчез. И все бы хорошо, да вот беда: «Чертова тумба» находилась перед особняком, где проживали две респектабельные персоны, известные своим богатством и своими добродетелями: Катрин де ла Брюйер, вдова одного из королевских казначеев, и ее дочь Изабель, вдова распорядителя монетного двора. Изабель предпринимала меры, чтобы выйти замуж и в конечном счете нашла себе удачную партию в лице самого богатого парижского менялы. Ее мамаша, напротив, держала себя в строгости. И вела постоянные тяжбы. Она не пренебрегала ни одним процессом: из-за недвижимости, из-за рент, из-за казавшихся ей оскорбительными слов. А оскорблением ей мнилось любое возражение…

На этих словах Вийон едва не плюхнулся в лужу и удержался на ногах лишь благодаря отменной реакции Жиля.

— Благодарю вас, мой друг, — сказал Вийон и продолжил свое повествование: — Так вот, школяры во главе с вашим покорным слугой втащили камень на гору Святой Женевьевы, прикрепили его там железными обручами, сверху положили еще один камень — продолговатый — и назвали это «изваяние» неприличным словом, имеющим отношение к мужским гениталиям, что вызвало у нас гомерический хохот. Но мы не учли, что «Чертова тумба» служила украшением подъезда особняка госпожи де ла Брюйер — за неимением лучшего. Обычно камнем пользовались как табуретом разного рода болтуны, а клошарам он служил обеденным столом. Эта склочница, владевшая в Париже двумя десятками домов, стала считать этот камень своей собственностью. В глазах всего города ее особняк был «Домом Чертовой тумбы». Когда она увидела свой дом лишившимся того, что было чем-то вроде его вывески, то сильно обозлилась. Она написала жалобу, парижский прево завел дело, а лейтенант по уголовным делам Жан Безон отправил крепких сержантов, и они перенесли «Чертову тумбу» во двор Дворца правосудия, к самому входу в парламент.

Тут Франсуа Вийон заразительно расхохотался. Отсмеявшись, он продолжил:

— После этого стали смеяться не только школяры. Однако еще более заразительный смех охватил парижан, когда перед дверями мадемуазель де Брюйер появилась новая тумба. Ей тоже вскоре дали название — «Весс», что означает, как вам известно, беззвучное испускание внутренних газов. На этом, может быть, все и закончилось бы, не прояви прево чрезмерного рвения. Когда он изъявил желание заключить в тюрьму виновных в проделке, школяры увидели себя у позорного столба. Угроза породила заговор, и однажды школяры, использовав в качестве рычагов строительные стропила, открыли решетку Дворца правосудия, пригрозив убить привратника, который хотел поднять тревогу, и завладели стоявшей во дворе «Чертовой тумбой». А затем направились на правый берег Сены за «Вессом» — новым приобретением мадемуазель Катрин де Брюйер. Оба камня школяры втащили на холм Святой Женевьевы, и в Париже начались веселые деньки…

Франсуа Вийон снова хохотнул. Гийо, который шел позади, совсем не нравился шум, который производили два дворянина, и он с опаской прислушивался и всматривался в неверные тени, таившиеся у стен домов. В любой момент из какой-нибудь подворотни могла выскочить шайка ночных грабителей, и тогда господам будет не до смеха. Ночной Париж исповедовал принцип: «Тише едешь, целее будешь». Безбоязненно привлекать к себе внимание мог разве что воинский отряд.

— На холме Святой Женевьевы наступил нескончаемый праздник… — в голосе Вийона прозвучали мечтательные нотки. — Перед нашими «трофеями» люди плясали всем кварталом. Приходили и из других кварталов полюбоваться на «Чертову тумбу» и на ее отпрыска «Becca». Да что там говорить — устраивались настоящие экскурсии! Вино лилось рекой, и немало парижских девиц лишилось по этому случаю невинности в объятиях школяров. По воскресеньям и праздникам «Чертову тумбу» даже украшали цветами. Именитые горожане, обладавшие достаточным присутствием духа, чтобы отважиться пойти на улицу Мон Сент-Илер, должны были торжественно поклясться, что они с уважением относятся к привилегиям «Becca». Вся эта комедия со временем начала напоминать фронду. И тогда прево Робер д'Эстутвиль рискнул произвести пробу сил. 6 декабря 1452 года он явился со своими сержантами и осадил холм Святой Женевьевы. Школяры заняли оборону в принадлежавшем мэтру Анри Брескье доме, на фасаде которого красовалось изображение святого Стефана, а прево расположил свой командный пункт в двух шагах от них, в доме адвоката Водетара. Сержанты под командованием лейтенанта Жана Безона высвободили «Чертову тумбу» и «Becca», а затем погрузили камни раздора на повозку и увезли. После чего прево отдал приказ о наступлении. Нас сначала хорошенько отлупили, а затем арестовали, предварительно основательно пограбив почти все дома в районе, — сержанты искали бунтовщиков. Потом начались судебные разбирательства, в которых Сорбонна взяла верх. Дело дошло едва не до восстания, но в конечном итоге лейтенанта по уголовным делам Жана Безона уволили со службы за самоуправство, и все закончилось миром. Тем не менее мне пришлось постоять на коленях перед ректором…

Он не успел закончить фразу, потому как из темноты неожиданно появились несколько человек и мигом окружили трех полуночников. Жиль увидел, что они были вооружены, и понял — это грабители. Все дальнейшее происходило как во сне: выхватив шпагу, Жиль безо всяких предисловий нанес удар одному из мазуриков, который держал в руках короткий меч. Луна поднялась уже достаточно высоко, и хотя ее свет не доставал до дна темного колодца, в который превратилась ночная улица, небо все же посветлело, и фигуры грабителей зоркие глаза Жиля различали достаточно отчетливо.

Похоже, мазурики не ожидали такой прыти от трех припозднившихся гуляк. Следующим выпадом Жиль проткнул второго грабителя, а затем к схватке подключился и Вийон, который немного замешкался, будучи во власти воспоминаний. Звон клинков, вопли раненых вмиг разбудили сонную улицу. В окнах зажглись лампы и свечи, и на мостовой стало значительно светлее. Оказалось, что и Вийон неплохо владеет шпагой, и вместе с Жилем они вскоре разбили наголову шайку грабителей, которые бросились бежать, да с такой поразительной прытью, что за ними и на лошади невозможно было угнаться. Что и выяснил Гаскойн, который долго провожал грабителей, кусая их за ноги.