фальшиво), Олеся зашагала к столбику следом за Толенькой и Семеном. Столбик оказался водяной колонкой, старой и заржавленной. Последний раз Олеся видела такую в детстве.

– Нажми-ка, Толенька вымоется, – по-хозяйски распорядился тощий человечек, стаскивая с плеча вторую сумку с бутылками.

Натянув на кулак рукав куртки, Олеся надавила на ржавый рычаг. Тот неохотно, со скрежетом поддался, из колонки потекла тонкая струйка воды. Толенька тут же подставил руки и принялся тереть их друг о друга, по обыкновению торопливо. Затем поплескал водой в лицо, растирая впалые щеки, и в итоге целиком сунул под воду свою голую черепушку.

– Вот так, вот так… – отфыркивался он при этом и одновременно вытаскивал из сумки первую из двух бутылок.

Когда обе бутылки были наполнены, Олеся подставила свое ведерко. Вода, случайно плеснувшая на руку, оказалась обжигающе-ледяной. Зато серой взвеси в ней не было. «Настоящая», – отчего-то подумалось Олесе. Семен, теперь державший рычаг вместо нее, пододвинул поближе большое Ангелинино ведро.

– Сюда не хватит, – уверенно заявил Толенька, бросая нетерпеливые взгляды в сторону развалин.

– В смысле – не хватит? – глянул на него Семен.

– Воды не хватит, вода кончится, – скороговоркой пояснил их провожатый. – Она иногда есть, иногда нет. Сейчас есть, хорошо, удачно вас Толенька привел, а скоро может и не стать. Да человеку много и не надо, человек выживет… Спасся и живет… Вы наливайте, наливайте, а Толеньке собирать надо!

С этими словами он закинул за спину сумку с наполненными бутылками и поскакал обратно к Хлопочкину, медленно ползающему на карачках вдоль полуразвалившейся стены.

Наполнив Олесино ведро, Семен подставил большое, снова скрипнул рычагом.

– Твою мать! – выругался он, когда через пару минут вода действительно иссякла. Яростные нажатия на рычаг ни к чему не привели. Семен занес кулак, собираясь треснуть по колонке, но Олеся перехватила его руку.

– Семен… – Она внимательно всмотрелась в его лицо, опасаясь наткнуться на знакомый бессмысленный взгляд. Глаза Семена оставались ясными.

– Извини, – он разжал кулак и вздохнул. – Я думал, тут будет нормальный родник или еще что-то, а это… – Он покосился на колонку и потер пятерней растрепанный затылок.

Когда Семен опустил руку, на ладони осталось несколько темных волосков.

– Сто лет не причесывался, – пробормотал он, стряхивая волосы с руки.

Выждав немного, попробовали еще раз. Бесполезно. Вода больше не шла.

Пора было возвращаться к Толеньке и Хлопочкину. Напоследок Олеся еще раз огляделась вокруг, придавленная серой чуждостью пейзажа. Впереди, за широкой полосой голой бесплодной земли (где в нормальном мире должны были быть дорога и новостройки), высились едва различимые в тумане корпуса следующих «домов» – высокие каменистые монолиты без подъездов и окон.

С той стороны к ним приближалось ярко-красное пятно, хорошо заметное на сером фоне.

– Это не наша соседка? – приглядевшись, спросила Олеся. – Из двадцать первой?

– Похожа, – согласился Семен.

Женщина в красном шла прямиком к ним. Одна, без ребенка. Босые ступни с неразличимым теперь педикюром до щиколоток покрывала грязь, голые ноги были сплошь в ссадинах и кровоподтеках. Колыхающаяся вокруг бедер алая сорочка надорвалась по краю подола, распахнутый плащ покрывала пыль.

– Здравствуйте!

На приветствие Олеси женщина в красном ничего не ответила. Ее лицо, обрамленное растрепанными космами и перемазанное то ли растекшейся косметикой, то ли просто грязью, оставалось спокойным. Затуманенные карие глаза глядели мимо, на губах играла безмятежная улыбка, абсолютно не соответствующая плачевному облику.

– Что с вами? Где вы были? – спросила Олеся. Правая ладонь снова коснулась кармана с ножом. Женщина вряд ли представляла опасность (скорее, сама нуждалась в помощи), но Олеся уже знала, что означает этот отсутствующий сомнамбулический взгляд. В голове соседки хозяйничало нечто иное. Некто иной.

– Эй, вы меня слышите? – погромче позвала Олеся, надеясь, что обитательница двадцать первой квартиры вернется к реальности.

Но та не откликалась, просто шла прямо на них, и Семен потянул Олесю за руку, уводя в сторону. Едва мазнув по ним все тем же благодушно-отрешенным взглядом, женщина опустилась на колени перед колонкой, подергала рычаг. Безрезультатно. Тогда она, наклонив голову, прильнула к носику колонки ртом. Язык – алый, как ее одежда, – жадно облизывал рыжий от ржавчины металл, ловя оставшиеся на нем капли влаги. Под конец она сложила губы трубочкой и с шумом втянула в себя воздух. Внутри пустой колонки что-то сухо загудело.

Раздавшийся вдруг крик заставил Олесю и Семена обернуться. Они увидели Толеньку, перелезающего через обломки внутрь развалин.

– Туда нельзя, туда нельзя! – вопил он, вторя чьим-то крикам о помощи. Виктора Ивановича нигде не было видно.

Не сговариваясь, Олеся и Семен бросились к развалинам.

Тем временем женщина в красном оторвалась от колонки и почти окунулась лицом в полное ведро, оставшееся без присмотра. Закончив жадно хлебать, она поднялась на ноги и так же молча пошла прочь. Капли воды, стекая по подбородку и шее, оставляли светлые дорожки на ее грязной коже.

12

– И как их готовить? – Стоящий на коленях Хлопочкин с сомнением рассматривал очередной сорванный гриб, отдаленно напоминающий сморчок. – Ни плиты, ни других продуктов… Если только на костре…

– Их есть надо, есть, – отозвался Толенька, метнув короткий взгляд в сторону Хлопочкина. В подтверждение своих слов он выбрал гриб помельче, положил в рот и быстро прожевал, а потом пополз дальше вдоль стены, продолжая набивать сумку черными комочками.

Виктор Иванович снова уставился на гриб, лежащий у него на ладони. В животе слегка заурчало. Ел ли он сегодня что-то, кроме таблеток? Конечно, ел. Что-то было на завтрак, а что именно – из головы выскочило. И не удивительно, при таких-то делах! Вдобавок ко всему еще и сердце пошаливает. Потому он и начал принимать таблетки. Одну, другую, третью… Вроде бы легчало. Только неприятный, какой-то сухой привкус никак не желал уходить с языка. Как будто во рту осели невидимые песчинки. Хлопочкин пытался сглотнуть их, но ничего не получалось.

Вот и сейчас он еще раз провел языком по внутренней стороне щек и проглотил скопившуюся вязкую слюну. Голод стал ощутимее. Но есть сырые грибы? И что потом? Слечь с отравлением? Хлопочкин с тоской огляделся вокруг. От очередного взгляда на это ненормально серое, мертвое место становилось только хуже. Тоска уплотнялась, заползала глубже, жалила в самое сердце, и от ее уколов опять пекло в груди.

Голод все равно победит. Сгодятся и грибы, и все что угодно. А вот как быть с таблетками? Как быть, когда они кончатся? Может, ему уже сейчас нужно какое-то другое лекарство? Иначе почему снова так неприятно колет сердце? И если вдруг… если вдруг что, кто ему поможет? Алла? Их молчаливый раскол