Олеся хотела спросить у него о супруге, но, увидев его багровые щеки, прикусила язык.

Значит, Алла Егоровна остается наедине с этим местом. С «радио». Как и Ангелина, про которую Толенька сказал, что «Серая Мать забирает ее».

Думай лучше о себе.

Кому принадлежала эта жесткая, но вроде бы здравая мысль? Ей? Или…

Олеся не знала.

С натужным скрипом двери кабины сомкнулись, отрезав их от этажа, пусть неприятно изменившегося, но все же привычного. А что ждет снаружи?

Когда лифт, вздрогнув, медленно пошел вниз, по телу Олеси под курткой пробежал неприятный морозец. Ведра, большое Ангелинино и маленькое Олесино, вложенные одно в другое, сделались тяжелыми и неудобными. А если придется бежать? Как она с этими дурацкими ведрами?

Не отрывая взгляда от пятнистого затылка Толеньки, Олеся отцепила одну ладонь от ручки ведра и на ощупь коснулась руки Семена. Тот, тоже не глядя, сжал ее пальцы.

Снова содрогнувшись, лифт остановился.

Дверей не было. Только тусклые, припорошенные пылью стены, совершенно потерявшие свой первоначальный цвет. В оба конца – слепые квадраты тупиков вместо тамбуров с квартирами.

– Пойдемте, пойдемте! – поторопил Толенька, и Хлопочкин, все еще двигающий челюстью, покорно двинулся за ним.

Семен, вооруженный все той же фомкой, пропустил Олесю вперед, а сам пошел последним.

Это место не было тем подъездом, в который Олеся вошла после того, как вышвырнула на улицу пакет с Васиными вещами.

Лестница без перил и со скошенными ступенями. Там, где должны быть почтовые ящики, тоже голая стена. На выходе из подъезда – пустой проем: ни дверей, ни косяков с петлями. Ничего. Будто их никогда и не было. Под ногами – неровный крошащийся бетон, сменившийся снаружи старым асфальтом, лежащим прямо на серой земле отдельными треснувшими кусками.

Оказавшись на улице, Олеся не ощутила заметной прохлады или свежести. Неподвижный воздух застыл, как кисель, сгущаясь дымкой на окраинах пустых дворов. Дальше, над тонущими в серой хмари дальними домами, эта дымка плотнела, восходя вверх и соединяясь с непроницаемым небом.

Следом за Толенькой свернули направо. Все как один старались ступать бесшумно. Тревожить царящую вокруг стылую тишину не хотелось. Правая рука Олеси постоянно тянулась к глубокому карману куртки: ощупать, проверить, да и просто – чтобы быть поближе к тому, что там хранится. На всякий случай. Из кармана торчала рукоять кухонного ножа (того самого, которым она вечность назад грозила Васе), вложенного в кулек из газеты за неимением ножен.

На углу дома их провожатый остановился.

– Вон там нюхачи, – он вытянул руку в сторону гаражей и чуть выше, туда, где из-за них виднелось приземистое двухэтажное здание детского сада (по крайней мере, раньше там был именно детский сад). – Там спят.

Не дожидаясь ответа, он повел их дальше.

Знакомые вроде бы дворы сделались неприятно чуждыми. Словно привычную вещь кто-то подменил уродливой подделкой. Отмирающая трава с остатками недавнего снегопада, ржавые обломки на месте турников и низкорослых заборчиков, грязь, чередующаяся с залежами серого песка. Запустение было абсолютным. А еще Олесю не отпускало ощущение, что угрюмые девятиэтажки с пустыми темными окнами лишь маскируются под человеческое жилье, а на самом деле никогда им и не были.

Когда в поле зрения слева вдруг что-то шевельнулось, Олеся замерла как вкопанная. Окоченевшая рука не смогла не то что выхватить нож – даже просто напрячься. Идущий следом Семен наткнулся на Олесю.

– Ты чего?

– Смотри…

Они выглядывали из ближайшего подъезда. Столпились в слегка асимметричном дверном проеме, лишенном дверей, и следили за проходящими мимо людьми больными желтушными глазами. Существ было трое, и они походили на крыс, выросших до размера кошки и вставших на задние лапы. Только их согнутые ручки с миниатюрными пальчиками никак не походили на звериные. И голая шелушащаяся кожа, обтягивающая сгорбленные тельца. И лица: слишком плоские, слишком… человеческие, чтобы назвать их мордами.

Так же, как черные птицеящеры напоминали стариков, эти мелкие создания напоминали детей – крохотных, тощих и уродливых.

Толенька, заметив, что Олеся с Семеном отстали, вернулся к ним. Хлопочкин остался стоять там, куда успел дойти, подслеповато щурясь на мелких уродцев.

– Пискуны. Их так просто не поймать, – пояснил Толенька. – Вкусные, но так просто не поймать. Пойдем, пойдем! – Он потянул Олесю за рукав куртки. – Нечего на них смотреть!

«Вкусные?»

При мысли о том, что можно съесть кого-то, так сильно похожего на человека, Олесе сделалось дурно. Убеждая себя, что неправильно поняла Толеньку, девушка продолжала шагать за ковыляющим впереди Хлопочкиным. Один раз она оглянулась, но в темном проходе уже было пусто.

– Почти пришли, почти все… – бормотал Толенька, огибая ряд чахлых черных деревьев, тянущих в разные стороны свои голые ветки. – Вот так еще обойдем, вот с этой стороны… Толенька грибы посмотрит…

За деревьями где-то в два, где-то в три этажа громоздились утопающие в бетонной крошке развалины. Широкие дыры на месте оконных проемов и местами обвалившихся стен позволяли просматривать здание насквозь. Внутри ничего не было: только бетонный лом, вездесущая пыль и серость. В нормальном мире здесь находилась школа.

Остатки асфальта закончились, уступив место неровной каменистой земле и сыпучим барханам похожего на золу песка. Толенька, все так же уверенно переступая босыми ногами, повел их вокруг развалин. Он выискивал что-то под самыми стенами.

– Вот! – выпрямившись, он продемонстрировал зажатый в грязных пальцах черный комок размером с мячик для пинг-понга. – Вот эти грибы можно есть, эти хорошие. – Толенька бережно опустил малоаппетитный комок в снятую с плеча сумку. – Собирай, собирай! – вдруг бесцеремонно велел он Хлопочкину. – Вас много, Толенька всех не накормит! Надо самим, самим…

Виктор Иванович покрутился в одну, в другую сторону, словно сомневаясь, что Толенька обращается к нему, а потом вытащил из кармана куртки сложенный пакет, расправил его и действительно принялся собирать грибы. После нескольких наклонов на лысой макушке бисером выступил пот.

– А вода? – спросил Семен.

– Вода дальше, вода там, – неохотно отвлекся от грибов Толенька. – Покажу, будете сами ее набирать, все сами, иначе пропадете. Собирай, собирай, вот сюда тоже клади! – Толенька сунул в руки вконец растерявшемуся Хлопочкину свою видавшую виды сумку. – Толенька воду покажет и вернется. Больше никуда не ходи, тут собирай, больше никуда! – Заметив, как переглянулись Олеся и Семен, он махнул рукой в сторону какого-то столбика, торчавшего в отдалении из земли: – Вот вода, близко совсем, совсем рядом! Днем не опасно, днем можно…

– Остаться с вами? – на всякий случай предложила Олеся Виктору Ивановичу.

Тот мгновение помялся, а потом ответил:

– Ничего, идите, я тут… Идите, недалеко вроде.

Напоследок ободряюще улыбнувшись ему (вышло скомканно и