Похоже было, благодетельный кузнец впал в транс, иначе таких пикантных подробностей Истерро из него клещами бы не вынул, а так, потихоньку, почти без нажима монах выведал, кто в последнее время гостил, откуда, куда направлялся. В числе прочих постояльцев был и дальний родич, давно перебравшийся в юциньские степи. Заехал навестить, ракушек одолжить да и вернулся обратно, кочевать, значит, с дикарями. Только вряд ли доча с ним, он же ж родич, да и рябой, как яйцо кукушки!

Из своего угла маг видел, что у девицы помимо прыщей сыпь по телу, язва на язве, жар; больная бредила, металась в поту, и дух от нее шел такой, что впору защиту ставить, ограждая тело от заразы.

Точно в ответ на его опасения, Бабник поставил защитное поле, окутав себя и больную изумрудным сиянием.

– Вам лучше уйти, – скорее попросил, чем приказал он, беспомощно оглядываясь на побратимов. – Я не слишком умелый лекарь и потому мне трудно работать… э… на публике.

– Вам понадобится помощь, – покачал головой Эрей.

– Послушайте! – нежданно вспылил Истерро. – Там, на капище, я внял вашим протестам. Страница перевернута, и здесь – моя территория, моя черта, за которой вы – досадная помеха!

– Но…

– Чем вы, темный, можете помочь? На что вы способны, кроме разрушения? Идите!

Эрей сухо улыбнулся уголками губ и остался сидеть, где сидел. Только посох передвинул чуть ближе.

– Не обращай внимания, братко, – встрял великан, с интересом изучавший заготовки под мечи, коих в девичьей хватало. Похоже, нахлебавшийся горя кузнец пытался делом, праведным, привычным, отогнать напасти, спугнуть звоном святого оружия. – Ну его! Он за нас переживает, чтоб заразу не схватили. А еще стесняется и не знает, за что хватать.

– Я так и понял. Тебе знакома эта болезнь?

– Вы так шутите, советник? – снова взвился Истерро. – Откуда варвару?!

– Это моровая язва Ю-Чиня, – прищурился Викард. – Пятьсот тридцать два года назад она пришла с островов истинного Ю-Чиня в степи, а оттуда переметнулась в Хвиро. Силами Братства пандемию (есть у них такое бранное словцо!) удалось погасить, но треть населения Хвиро сожгли на ритуальных кострах и зарыли пепел.

Челюсть Истерро отчетливо щелкнула и упала, стукнувшись о грудь. Белый маг так и остался стоять, с открытым ртом и вытаращенными глазами, забыв и о девице, и о сане, и о привычном Братству балагане. Даже руки не воздел.

– Что-нибудь еще? – уточнил Темный, не сводя любопытного взгляда с монаха. – Сказания?

Викард обстоятельно обдумал вопрос, стараясь поменьше пялиться на Бабника, – вспоминать мешал, – качнул было головой, но тотчас поправился:

– В степях растут корешки, название мудреное, но показать – узнаю, их отваривают и настаивают с нутряным жиром, не помню чьим. Если натирать этой дрянью язвы…

– Довольно! – оборвал его строгий голос Истерро. – Мы не в степях, мор снова в Хвиро, и мы должны остановить пандемию.

Монах пришел в себя и отвернулся к больной, по-новому изучая ее язвы. Но даже спина Истерро выражала греющее варварскую душу уважение:

– Спасибо за подсказку, Викард. Не знаю уж, откуда тебе ведомы подобные секреты прошлого…

– Тоже мне секреты! Да я в школе проходил!

– …но эта девушка перед тобой в долгу. Я охотно выслушаю рассказ о врачебных школах Инь-Чианя…

– Вот еще! Я послушник росской Школы боевых искусств. Просто раны, лихорадки там… Целый круг учили!

– …но после лечения, друг мой. Надеюсь, тебе будет кому рассказать об этой загадочной школе. Я много читал о данной болезни, советник, но по-прежнему не знаю, с чего начать.

– Когда не знаешь, с чего начать, – подсказал Эрей, – иди от истока. Начните с Океана, Истерро.

Монах подумал, согласно кивнул и постарался расслабиться. Эрей наблюдал за ним, готовясь подтолкнуть в момент провала, но миловал Княже, не пришлось. Поначалу Брат привычно стал молиться, суетно стучась в открытые двери, но Океан, единожды коснувшись, звал, раскатисто и мощно, тянул всей Силой прилива. Зов делался громче, все невыносимей, даже Темный слышал его так, что впился в посох, чтоб усидеть на месте, даже Викард расплылся в блаженной улыбке, и монах сдался, сделав робкий шаг в Высшую Сферу, дробя сознание на две неравные части.

Тело его застыло с распростертыми руками, и стало совершенно неважно, что рукава мантии задрались, сбились неопрятными, неканоническими складками, а голова запрокинулась так, что ходящий ходуном кадык уткнулся в незримое из горницы Небо. Изумрудное сияние окутало Белого Бабника, облекло в непробиваемый панцирь возросшей Силы, и жезл в руке уподобился кинжалу милосердия, готовясь взрезать девичье горло, дабы избавить от дальнейших мук. Впрочем, Эрей отмел пришедшее на ум сравнение – типичную для темных ассоциацию с жертвоприношением. Жезл светлого мага служил иному, и Силу концентрировал иную, направляя неведомыми путями вовнутрь, в измученное недугом тело, в сожженную жаром личной преисподней душу.

Истерро, аурой оставаясь в Океане, телом, тонкими, наполненными свечением руками взялся за исцеление.

Он впоследствии не раз пытался описать свои ощущения, рассказать о неведомых знаниях, родившихся из волн, о заклятьях и жестах, о притоке Силы, льющейся наугад, но в нужные точки, и всякий раз у него выходило по-новому. Сила его, личный неисчислимый запас, до поры схороненный в душе, обреченный на бездействие и гниль, рвалась наружу, разбуженная Океаном, шла горлом, складывалась в слова, жесты, гортанные выкрики; он впитал в себя чужую боль и отпустил по волне, вовне Океана. Он уловил тончайшие нити, связавшие девушку и скорых на заботу соседей, захватил зародыши хвори в телах многих горе-лекарей, дотянулся и до блудного родича, и до кочевого племени, рискнувшего вырыть колодец в запретном месте, поперек воли Белого шамана. Он готов был исцелить весь мир, окутать его защитным изумрудным сиянием, он…

– Назад! – рявкнул Эрей Темный.– Довольно! Вернитесь, Истерро!

Белый Бабник вздрогнул и открыл глаза.

– Вот это Силища! – осенив себя Единой Чертою, выдохнул потрясенный Викард. – Знаешь, братко, у меня все царапины затянулись, и тот шрам на спине, помнишь? – не чую. Впервые за десяток лет! И на пястье шов – да ты посмотри!

– Я вчера в кузне обжегся, – подал голос примолкший было хозяин, – так нету отметины, ушла как ветер. Спина опять же, – чуть что ломило, колено ныло… Сколь себя помню, – все что-то не так, ноет, жалует, а теперь вот – тишь. У дочи прыщи пропали, ты смотри! До чего ж красива девка сложилась! Святой человек, святой, храни тебя Ушедший!

Дочь кузнеца, похорошевшая, порозовевшая, медленно открыла глаза, оглядывая привычный и непривычный мир вокруг, присела на кровати, ища отца, но наткнулась взглядом на монаха, осторожно опускавшего руки.

– Какой красивый… – прошептала девушка, потянувшись к спасителю. – Надо же… зеленый! Смешной…