от времени и утративших свой первоначальный цвет кожаных переплетах или с обложками из дерева.

По знаку старого ламы послушник встал и подошел к нам. Сдержанно, но почтительно поклонился.

— Это мой воспитанник Лопсанг, — сказал настоятель. — Ему тринадцать лет. Он очень прилежен, и я надеюсь, что со временем станет достойным украшением нашей обители.

И лама Чандра попросил мальчика почитать нам кое-что из священных книг. Лопсанг послушно раскрыл толстый фолиант и, найдя какой-то отрывок, начал читать. Книги, которые он изучал, входили в состав двух знаменитых канонических сборников — «Ганджур» и «Данджур».

Эти сборники составляют 333 тома. «Ганджур» содержит основные положения буддизма, тексты и изречения, якобы принадлежащие Будде; «Данджур» включает комментарии к священным текстам, высказывания знаменитых буддистов, бесчисленные предписания всем, исповедующим буддизм, трактаты о различных науках и искусствах и даже тексты, относящиеся к художественной литературе древности. Многие из этих произведений носят не оригинальный характер, а являются переводами с санскрита, пали, китайского и некоторых других языков.

Мальчик читал четко, громко, быстро, с выражением до тех пор, пока лама не остановил его. Казалось, ему очень нравится читать вслух.

— А я и писать умею, — сказал юный монах. — Хотите, я напишу вам что-нибудь?

Мы достали лист бумаги, и Лопсанг аккуратно написал на нем несколько слов, в том числе и свое полное имя.

— Яхбуду! («Хорошо!») — сказали мы по-тибетски.

Пока мы находились в храме, я насчитала двадцать крупных фигур ламаистских божеств. Все это работы старых мастеров из бронзы и серебра. Детали некоторых позолочены. Каждая скульптура казалась настоящим шедевром, который мог бы украсить коллекции знаменитых музеев мира.

Вслед за ламой вышли из храма. Теперь при ярком солнечном свете мы разглядели маленького Лопсанга как следует. Его бритая голова казалась отполированной и блестела на солнце. На нем была желтая рубаха с короткими рукавами, красного цвета юбка до щиколоток и толстые войлочные чувяки на ногах.

Хозяева предложили нам осмотреть внутренние помещения. Поднявшись по узкой деревянной винтовой лестнице наверх, мы очутились в длинной комнате, где на столах, подставках, сундуках и прямо на полу громоздились среди пыли и хлама ритуальные музыкальные инструменты, танка, церковные знамена и мандала всех видов и размеров, дордже, мани, кадильницы, канделябры, лампады, золотая и серебряная утварь, будды, бодхисаттвы, наводящие ужас «хранители веры» — докшиты, многоликие и многорукие, и другие бесчисленные члены громоздкого ламаистского пантеона. Монастырь Цзерок оказался хранилищем поистине огромных богатств.

Старый лама дал нам возможность полюбоваться этими сокровищами. Лицо его было бесстрастно, но чувствовалось, что он доволен тем впечатлением, какое они произвели на нас. Еще бы! Изредка в столичных газетах мелькали сообщения о том, что из такого-то храма похищено бронзовое изображение такого-то божества. Помимо оскорбления религиозных чувств верующих, такие кражи наносят материальный ущерб. Надо ради справедливости сказать: верующие в Непале слишком почитают свои святыни и подобное святотатство здесь редко.

Мне казалось, что мы побывали за кулисами, в том мире, где подготавливается пышный театральный спектакль — религиозные церемонии.

Во дворе нас окружили тибетцы. Опять стали предлагать нам свои «товары». Они щупали мою куртку и приговаривали:

— Яхбуду!

— Знаешь что, — предложил вдруг Дэниэл, — давай-ка подарим им что-нибудь.

— Давай! Но только что?.. Может быть, вот эту флягу?

Пожалуй, это была наша единственно приличная вещь, которую не стыдно было подарить гостеприимным хозяевам.

Я сняла висевшую у меня на шее новенькую голубую флягу и вручила ее будущему преемнику ламы Чандры — Лопсангу. Тот долго внимательно ее рассматривал и остался очень доволен.

Вспоминая монастырь Цзерок, мы шутили: может быть, наша фляга заняла достойное место среди его сокровищ.

Несмотря на большое сходство во внешнем облике непальских поселений, расположенных в пределах одного этнокультурного района, каждое из них и похоже на своих собратьев, и в то же время несет на себе черты своеобразия, я бы даже сказала, неповторимости. Это ощущение вновь подтвердила встреча с последним крупным населенным пунктом перед Джомсомом.

Среди голых скал над разливающимся руслом Кали-Гандаки перед нами вдруг предстало удивительное поселение. Удивительным оно казалось благодаря необычно белым каменным домам. Таких ярких белоснежных стен мы еще нигде не видели. Казалось, здешние жители хотели, чтобы их дома были ярче самих ослепительных белоголовых Гималаев. А, может быть, яркой белизной своих жилищ они пытались компенсировать аскетическую суровость окружающего ландшафта?.. Ведь вокруг не было ни кустика, ни травинки — только скалы да небо.

С древних времен жители Непала умудряются жить в гармонии с природой. Они многое заимствуют у нее. Вспомним пагоды, непали топи, танцы гурунгов… Нельзя не восхищаться их трогательным отношением к животным и растениям. Я не говорю об уходящем корнями в индуистскую древность религиозном почитании коров и змей — это само собой. Но кроме анималистских поклонений воронам (каг-тихар), собакам (кукур-тихар) в великий праздник Дасайн, кроме заботливого отношения к исчезающим в тераях носорогам (их увековечили на сигаретной фабрике выпуском сигарет под названием Гайнда — «Носорог»), кроме всего этого в статус национальных символов официально возведены похожая на фазана птица данфе (Lophophorus) — с султанчиком на голове, а также прекрасный алый рододендрон лали-гуранс (Rhododendron arboreum). О том, что данфе и лали-гуранс — национальные символы, написано в конституции Непала, в предварительной главе сразу же вслед за определениями конституции, нации, государства, государственного языка и описанием национального флага.

Но вернемся в белокаменное поселение. Как уже было сказано, здесь много необычного. В разные стороны от главной узкой улицы извилисто разбегались узенькие кривые улочки. Белье сушилось прямо над головой, между домами. Дэниэлу эта картина напомнила неаполитанские кварталы… По обочинам мощеных улиц были прорыты маленькие каналы — своеобразная водная система. Дэниэл сказал: «Маленькая Венеция…» Но самым удивительным было название этой тхакальской Венеции — Марфа. Как напоминание о Родине…

В Марфе тоже жили тхакали и тоже зажиточно. Солидно выглядела местная восьмилетняя школа. Она стояла чуть в стороне от Марфы, на открытом, огороженном невысокой стеной участке. В ней были чистые светлые классные комнаты с наглядными пособиями, плакатами, картами. Здесь же находилась хорошая библиотека. Молодой учитель с гордостью показывал нам свою новую школу — и, право же, его вполне можно было понять.

Все, решительно все удивляло и радовало нас в Марфе. Даже бхатти с громким названием «Нильгири павитра хотель» («Священный отель Нильгири»), Нильгири— значит «Голубые горы». Этим древним именем называлась знаменитая горная цепь. «Отель», разместившийся в одной половине помещения, отделенной от очага, предлагал не только уже набившие оскомину рис и яйца вкрутую, но и сладкие воздушные лепешки нескольких сортов и кое-что из тхакальской кухни, в