Наконец, Родитель разрешил Богам отбывать из Отческих недр, сочтя состояние Еси достаточно окрепшим, ибо состояние Крушеца было исследовано многажды раньше и сочтено благостно оправившимся. В этот раз полет юнице показался более скорым, так как во-первых она могла подолгу спать, а во-вторых ее перестали мучить боль и тошнота. Вследствие этого векошка летела на самых высоких оборотах, снижая их лишь в тяжелых местах, как величал их Перший, рукавах.

Ноне девушка проснулась уже не в векошке, а в каком-то ином месте. Она сразу сие поняла, абы не только цвет комнаты, но и ее форма казалась другой. В этом помещение, стены, имеющие треугольную форму, сходились в одной вершине. Самих стен было пять, пятиугольным смотрелось и основание пола, потому помещение соответствовало образу пятиугольной пирамиды. Поверхность стен поражала своим серебристо-синим, неясно-тусклым цветом. Посередь комнаты, не дюже большой, стояло весьма широкое ложе, без спинки и ножек, и вовсе с исчерна-синего цвета поверхностью на оной были разбросаны ворохом множество подушек. Подле ложа располагалось мощное облачное кресло и часть кучных, клоков дымчатых испарений только не белого, а прозрачно-голубого цвета цепляясь за стены комнаты, тревожно вздрагивали, словно были чем напуганы.

Хотя и само кресло, прозрачно-голубое, ну, может с более значимой насыщенностью синего цвета, поражало на взгляд своим высоким ослоном и мощными облокотницами. Оно поместилось в комнате таким образом, чтобы сидящий мог все время смотреть на лежащую на ложе девушку. Потому, когда Есислава открыла глаза, первого кого она увидела, это Стыня, вонзившего в облокотницу кресла локоть и подперев перстами и дланью подбородок. Младший Димург явно смотрелся чем-то озадаченный, и думал… думал о том, что было дюже для него неприятным, посему золотое сияние его кожи несколько притухло, и она казалась густо коричневой.

– Стынюшка, – чуть слышно дыхнула Еси и резко вскочив с ложа, дернула головой, а вместе с ней затрепыхались ее долгие, вьющиеся волосы. Легкой марной дымкой проплыло пред очами темень и девушка слегка качнулась туды… сюды.

– Тише, тише моя девочка, – торопливо откликнулся Стынь и торопко поднявшись с кресла качнулся своей божественной фигурой в сторону юницы, несомненно, опасаясь за ее состояние. – Не нужно так волноваться, моя Еси. – Бог принял в объятия девушку и прижал к своей объемной груди, нежно приложившись к ее макушке, не к устам, как было допрежь, а всего-навсе к макушке.

Впрочем, Есислава также не стала целовать Стыня в уста, лишь коснулась губами его груди, сокрытой под серебристой материей рубахи. После перенесенного юнице нужно было время… время, чтобы вернуться в прежнее состояние, состояние близкое человеческому, а не божественному.

– А где Перший? – вопросила Еси, ощущая особую потребность в том, чтобы видеть именно этого Бога, столь родственного Крушецу.

– Давеча от тебя ушел, – спешно произнес Стынь и погладил ее по вьющимся, распущенным волосам, оные кажется стали много длиньше, чем были до посещения Родителя. – Но коли ты хочешь, я его позову. Отец велел, ежели тебе понадобится тотчас его призвать.

– Нет… не надо, – ответила Есинька и миг помедлив, вздела голову вверх, всматриваясь в лицо возлюбленного. – Побуду с тобой, так как вельми за тобой наскучалась.

Юница нежданно резко подалась ввысь и приникла к жарко-трепетным губам Стыня насыщенным золотым сиянием. Людская чувственность в Есиньке поколь, как благо и для лучицы, оставалась сильней божественности. Стынь стремительно обхватил тело девушки, придерживая ладонью голову, и неторопко опустил ее на ложе, нежно проводя левой рукой зараз по груди и животу. И тем самым движением наполняя плоть трепетанием и присущим только людям любовным желанием, таким уникальным единожды близким к животному потребству и все же приобретающего в слиянии тел неотъемлемую только человеку красоту.

На спутнике четвертой планеты приближенной по форме к эллипсоиду, где поверхность состояла из обломков изверженных пород, минералов, стекла, метеоритов и вовсе как-то нелепо поместился огромный каменистый утес с весьма развороченной, словно грубо выколотой вершиной. Казалось, скала гнула куда-то влево весь спутник, тем самым замедляя его вращение округ четвертой планеты. Космическое судно Атефов батура, маскирующаяся под данный утес, ноне зримо мерцала своей каменной поверхностью, точно в ней переливались движущиеся околот планеты, астероиды, кометы, болиды, и иные мелкие небесные тела. Мельчайшие бусенцы света выскакивая на сие покрытие, похоже, пробивали и плотный слой реголита, покрывающего как батуру, так и сам спутник.

Внутри космического судна ноне было вельми шумно. Неможно сказать, что существа, населяющие ее гамили, понеже это вряд ли позволил почасту пускающий гнев Бог Асил. Просто каждое создание, исполняя положенное ему, переговаривалось и тем самым наполняло многочисленные галереи, расписанные листами, плодами, увитые ветвями аль изогнутыми корневищами, комнатки, горницы, светелки тем работным бытием.

В центральном зале одного из мощных помещений батуры, по форме схожим с овалом, и пол, и потолок были ровными и гладкими, а в стенах перемещалось сразу два сияния бурый и густо-зеленый, порой и вовсе приобретающий почти темно-коричневый цвет. Сияния не просто полыхали, они точно кружили по стенам, инолды степенно спускаясь от свода к полу. Потолок же вспять казался недвижимым и, ноне, явственно потемнев, таил в себе синюю марность неба, утопив в той мрачности и серые паутинчатые волоконца, повторяющие форму шестиконечной звезды, и крупные шары перемещающие радужность света, допрежь того пристроенные на их кончиках. На могутном пне, заменяющем трон, поместившимся посередь залы с высокой и широкой щепой торчащей с одного его бока, заменяющей как таковой ослон, восседал Асил. Дотоль отходящие от пня корни остались лишь околот него, опоясав по коло, и малость приподняв над общим уровнем мраморного пола, хотя и тут они не расползались по всей поверхности, тем самым высвободив в помещение большую часть пространства.

Асил опираясь на ослон пня, в серебряном долгополом сакхи, казался явно чем-то огорченным. Впрочем, если говорить точней, он был опечален лишь одним, болезнью Крушеца, которая случилась по вине Круча и недогляду его, как старшего Бога. Без венца, однако, при своем высоком росте Зиждитель должен был бы смотреться могутным, хотя с находящимся в зале существом зрелся так себе… середничком.

Прямо пред Богом, на освобожденном от корней полу, стояло огромное, в высоту превышающее метра три-четыре, создание, величаемое троллем. Плотное его тело, с зеленой кожей, лоснящейся от влажности, точно он токма вылез из воды, свидетельствовало о силе того существа. Широкими, накаченными были руки, ноги и само туловище тролля, оголенное без признаков пола, волос оно вроде кроилось только для демонстрации мощи. Потому на нем просматривалась массивными взгорьями мышечная масса в конечностях, а овально-сплюснутая голова, растянутая в стороны двумя огромными треугольными ушами, соприкасающимися со всей поверхностью щек, сидела прямо на туловище, отчего плечи входили в подбородочную область. Голова также не имела волос и сверху казалась гладко-лоснящейся, на лице отсутствовало как таковой лоб, скулы и само оно было достаточно плоским. Одначе, со всем тем крупные очи круглой формы тролля, где оранжевый зрачок пульсирующе поместился в черной склере, придавали лицу довольно-таки злобное выражение. Похожий на загнутый клюв птицы нос не имел основания и осуществлял дыхание чрез одну, широкую ноздрю, потому создание дышало тягостно и шумно. Мясистыми и боляхными, буро-серыми были губы существа, и слегка отвислыми, будто у старца щеки. Обряженный всего-навсе в набедренную повязку, что широкой полосой обматывала бедра и крепилась на талии платиновой пряжкой, тролль более ничем себя не прикрывал, а ноги его заканчивались круглыми стопами с маханькими черными наростами по краю, похожими на ногти.