маленькому солнышку, которое здесь где-то за стенкой, борется за свою жизнь. Но я ее сберегу, обязательно. Слышишь. Макар, я тебе клянусь.

– Девушка, ваша дочь… Эй, вы в порядке? Зина, скорее сюда, нашатырь неси.

Я не вижу ничего вокруг, погрузившись в боль с головой. Она пульсирует в пространстве, разбивая мир, который не станет больше никогда прежним.

– Что с Маришкой? – наконец выдавливаю я из себя слова, которые звучат безжизненно, но меня немного выводят из сумрака.

– Переохлаждение очень сильное. Холодовая травма. Требуется переливание… Вы слышите?

– Так переливайте. Спасите мою девочку. Умоляю. Спасите, – шепчу я.

– Нужны документы. И кровь. У нее кровь редкая. Мамочка вы слышите. У малышки четвертая, отрицательная. У нас нет просто такой. Это маленькая больница. И еще, я вынуждена буду сообщить о вас в полицию. Слышите?

– Спасите ее. Я обещала ее отцу, что сберегу. Обещала. Спасите, не позвольте девочке умереть. Кровь, моя кровь. У меня такая же, – словно в бреду умоляю, опустившись на колени перед испуганной женщиной.

– Но, у вас документов нет. Вы понимаете? – женщина кладет мне на голову руку. И я вдруг понимаю, что она спасет нас. Человеку надо верить хоть кому-то. Может я полная наивная идиотка, но я верю этой незнакомой мне, серьезной красавице, в глазах которых читаю ум и жалость.

– Вы должны спасать. Вы врач. Умоляю, не нужно в полицию. Я все расскажу вам. Пожалуйста.

– Врач. Я врач, – шепчет она. – Ладно пойдемте. Нужно сделать анализ на совместимость. Хотя, вы же кровные родственники.

– Нет, – лепечу я, но меня уже не слышат. – Я просто няня. Послушайте, помогите мне.

– Трудно помогать, ничего не зная. Может вы украли этого ребенка.

– Я расскажу вам все. Только помогите.

Тонкая игла впивается в сгиб локтя, но боли нет. Я вообще ничего не чувствую, словно умерла, но еще существую в реальности по инерции.

Время кажется резиновым. Тикают часы в кабинете врача, в котором она уложила меня на диван. Странная женщина, но мне отчего-то ей хочется верить. Очень хочется.

– Как вас зовут?

Вздрагиваю. Господи. Я в сон провалилась как в омут, и теперь пытаюсь выплыть на свет, на чужой голос. Открываю глаза и вижу склонившуюся надо мной врача.

– Ве… Велла, – зачем-то лгу я. Точнее я точно знаю зачем. Я боюсь, что нас найдут здесь те, кто приходил за моей девочкой.

– Велла, значит, ну пусть Велла будет, – улыбка у новой знакомой становится вымученной. – Ваша кровь подходит идеально. Я решила провести анализ на ваше родство с девочкой. И знаете, что он показал? Что вы лгунья, Велла. Признавайтесь, вы просто от мужа сбежали? Понимаете, я не вызвала полицию, только опасаясь того, что над вами кто-то издевался и теперь вы боитесь. Но, если вы продолжите мне лгать, я сделаю то, что должна. И еще, мы нашли другую кровь. С трудом, но нашли. Вашу переливать нельзя, потому что в ней гонадотропин. Это гормон, Велла.

– Я не понимаю. Ничего не понимаю. Я же не могу.

– С вероятностью девяносто девять и девять десятых, малышка ваша кровная родственница. Вы не знали? Признавайтесь, вы выкрали дочь у мужа-тирана? Если это так, то я вам помогу, потому что сама пережила подобное. И знаю, как это страшно. А еще знаю, что женщины во время беременности наконец начинают…

– Это какая-то ошибка, совершенно убийственная ошибка.

Мир вдруг начинает вертеться, словно огромное, бесконечно-космическое колесо обозрения. Это же невозможно. Невозможно. Нереально. Так не бывает.

Глава 18

Макар Ярцев

Нет, я не чувствую боли, только горло сдавливает, словно перерезанное. Дышать нечем. Просыпаюсь от звука выстрела и невыносимого запаха гари, и вижу прямо перед лицом пистолетное дуло. Взгляд тут же устремляется туда, где должна лежать сейчас МОЯ женщина. И сердце начинает пропускать удары. Мне страшно от того, что я могу увидеть.

– Здравствуй, братишка. – кривлю пересохшие губы, рассматривая Игоря, который даже не озадачился тем, чтобы прикрыть лицо. Конечно, зачем прятаться от приговоренного? Я хорошо знаю брата, и сейчас вижу, что он меньжуется. Мамулин любимчик всегда был подлецом и слабаком, но не убийцей. Сажусь на кровати, прикрыв наготу смятой простыней. – Что, страшно тебе? Может позволишь мне трусы надеть? Хоть сдохнуть мне позволь без позора. Зря ты это затеял, Гоша. Вы с матерью из моего наследства копейки не получите.

– Ты сам виноват, – хрипит младший братишка, которого я в детстве качал в коляске, с которым играл и учил уроки. – Я по-хорошему же просил помочь мне. Расписки просил мне вернуть. А я Борьке должен. Он меня на кукан и подцепил.

– Слабак ты, Гошик, решил меня ограбить? Кто прислал тебя? Боровцев? Но зачем? Какой смысл? Объясни хоть. Прежде чем убрать. Очень не хочется уходить на тот свет дураком, – мне отчего-то совсем не страшно за свою жизнь. Я боюсь только за девочек – большую, которой я так и не сказал, что она для меня значит, и маленькую – смысл моего существования. – Я тебе отдам все деньги, что есть в доме, а ты отпустишь Веру и Маришку. Со мной делай все что душе угодно.

– Борька все придумал, ты и баба приговорены. Его цель не твои деньги на хозяйство, которые ты держишь в доме. Пора прощаться, брат. Дом горит, времени очень мало. Макар, ты прав, я слабак, но загнанные в угол трусы, гораздо страшнее сильных и храбрых супергероев. А телку, скорее всего, уже уничтожили. Вы балласт, цель Маришка. Она не твоя…

Грохот выстрела заставляет Игоря замолчать. А я хочу выть, от чувства горькой потери.

– Кто? – хриплю я. – Мне нужно знать. Я найду его и вырву сердце. Я найду каждого, кто лишил меня Веры и Маришки, и тогда не дам за их шкуру гнутой полушки, ты же это понимаешь? Кто стрелял?

– Дашка, – ухмылка у Игоря получается вымученной. – Она мать, девочку отдадут ей, когда докажут твою смерть. Маришка сокровище по праву рождения. Ты не ее отец. Девчонка вообще не нашей крови, братец. Твоя умерла при рождении. Она наследница