– Падла! – рявкнул Дед. – Ашот, ко мне!

Макар замер у двери, подняв «вепрь». Дробь против сволочи хороша, остановит все же. А не просто нашинкует, как Семецкого. Пацаны вот только, что с ними?

– Проверь их с Жанной! – Дед всхлипнул, раздираемый сознанием опасности и желанием чуда. – Если в крови что есть – убей и сожги. На улице. Только свяжи сперва. За нами – чтобы ни шагу, ни шагу! Ашот!

Врач кивнул, выходя из своей летаргии.

Дед хлопнул его по плечу и кивнул Макару:

– Пойдем, сынок, убьем эту падлу.

Макар кивнул. Ничего им больше не осталось. Ничего. Все, мир Макара кончился, за один день. Был и исчез, совсем, захлебнувшись в собственной крови, ставшей чем-то большим, чем просто кровь людей. Что они могли? Верно, убить паскуду и уплыть с острова, может, навстречу смерти, может, к чему-то лучшему.

Сейчас важнее всего – просто убить.

Они и пошли это делать.

Только не сразу, а взяв с собой все возможное, от всего собранного оружия с боеприпасами, оставив Ащоту АК с последними полутора магазинами патронов. Прихватив с собой пожарный топор с щита, ухватистое, Макару по руке, копье, два фонаря, залитых под завязку горючим, с тут же сделанными фитилями.

– Жанна не ожила. – Васильев кивнул на спеленатое тело. – Ее Семецкий же убил?

– Да.

– Значит, и Иван Сергеевич не встанет теперь. Только эта сволочь что-то впрыскивает такое, что работает. Сука!

Васильев с Макаром проверили все входы в основной модуль, закрутив и поставив стопоры. Тварь умная? Хорошо, пусть поковыряется, если захочет как-то внутрь попасть. Помочь ей теперь некому.

– Ты посмотри, вот мразь где! – Дед сплюнул, выхватил лучом дальний конец коридора, где прятался пришелец. Там зияла темнота открытой двери. – Специально сделал, вот специально. А ты, Макар, прикрой-ка меня.

Что?

Запасливый и хитрый Васильев, как всегда, удивлял. Если он сел и делает хитрую растяжку из где-то взятых мотка лески и двух гранат, то гранаты наверняка рабочие. И плетенку эту тварь, какая бы гибкая ни была, не обойдет, не выйдет.

– Поражаюсь моральным устоям молодежи, – Дед откусил лишний конец лески, – ржет стоит над чем-то. У него только что тут всех покрошили, а он ржет.

– Ты где все богатство прятал, куркуль? – поинтересовался Макар. – И чего там еще есть, в самом последнем секрете Родины на станции?

– Нету там ни хрена, – Дед, закончив дело, распрямился. – Закончились у меня сюрпризы с подарками. Вот что есть, с тем и будем окучивать говно это.

– Окучим. Я ей кишки за Машу выпущу.

– Ну-ну, – Дед хмыкнул, – пойдем, Рэмбо.

Холодно. Тут было холодно. Надетая парка так и просила накинуть капюшон, но Макар только замотал голову подхваченным полотенцем, не найдя своей собственной шапчонки. Тепло уходило со станции, так же, как ушли почти все ее обитатели: быстро, неотвратимо и жутко. Как сама жизнь. Помещения высасывали остатки тепла, превращаясь в странно переливающуюся изморозью, тут же становящуюся ледком, могилу. Да, именно могилу, больше станция ничем не являлась. Треугольник закончился.

Дед кивнул на стену, подсветив своим фонарем. Во как!

По стене шли длинные царапины от ее когтей. Тварь играла, звала за собой, стараясь разозлить людей. Умная сволочь, куда умнее, чем было им нужно. Такую придется брать с риском, зная, чем заканчиваются ее удары и в кого превращаются люди после них.

Васильев усмехнулся, как будто прочитав мысли. А Макар вдруг понял одну простую вещь: наверное, кто-то поступил бы иначе. Кто-то загрузил бы, как смог, катер, карауля подходы, и удрал. А они вот решили перед этим угробить гниду, убившую их семью. Ну не дураки ли, если подумать о том, что мертвых не вернешь. А если и вернутся, то это уже не их мертвые, это чудовища.

Тварь оставила след и по полу, передвигаясь широкими шагами, окропила пол темной кровью, уже подмерзшей. Но Макару не верилось в легкость выслеживания. Совсем не верилось, как-то странно это, учитывая, насколько паскуда их с Дедом переиграла. На пять человеческих душ, забранных полностью, и три, что еще могут остаться собой. Счет в ее пользу, и вот эти следы… хитрость, не иначе.

Дед явно ощущал то же самое, остановившись и следя взглядом за тонкой дорожкой капель, тянущихся к выходу. И что делать? Макар вдруг уловил, как бы плохо ни видел в этой полутьме, движения пальцев левой руки Васильева, той, что держала фонарь. Зачем он тычет пальцем вниз, снова и снова? Да что такое то?

Дед хочет закрыть фонари. Одновременно, вон, показывает, как может, что на раз-два-три. Чертовщина какая-то, нет? И тут Макар понял. Дед хотел выманить тварь на них, дав ей возможность воспользоваться неожиданной темнотой. Не сможет же удержаться, это не человек, зверь, в темноте ему все удобнее. А все эти черные точки, убегающие дальше, и впрямь просто ловушка. Тварь сейчас где-то рядом, совсем близко, вернулась, наверное, по потолку и засела где-то за сваленным хламом.

На раз-два-три? Макар кивнул, сделав шаг вперед. И еще один, показывая, что хочет пойти первым, прикрывая старика. Раз… два… три…

Заслонки щелкнули, опустившись, оставляя еле уловимые точки горящего внутри жира. Макар тут же присел, ожидая грохота и все же стараясь услышать хотя бы что-то впереди.

Скр-р-р…

Слева, сбоку!

Они выстрелили одновременно, шарахнув дробью и картечью на слух, выплюнув два снопа искр. Рыжее распрыгавшееся пламя хватануло темноту, сумело смять ее, отбросить, отражаясь в выпуклых темных блямбах на теле и маске твари. Металл нашел свое, а Макар и Дед добавили, стреляя уже не по звуку, не по бликам, по охотничьему своему чутью, по гневу, ведущему их руки в нужную сторону.

Выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, все имеющиеся пять патронов в дело, выплевывая их разлетающуюся начинку, крошащую и рубящую все же живую плоть, вгрызаясь в нее, отсекая слабое и тонкое, размалывая в сечку мышцы, потроха, легкие, вены с артериями, те самые плотные шланги-сосуды, разлетающиеся гроздьями брызг. Заслонку фонаря Макар поднял одновременно с звонко щелкнувшим и замолчавшим дробовиком.

Копье, висевшее на ремне за спиной, жалом в пол, скользнуло в руку и пошло вперед, к существу, отброшенному семью зарядами, влетевшими в него картечью и крупной дробью, но не умирающему, старающемуся отползти в темноту. Этого Макар ему позволить не мог, не тот случай. Совсем не тот.

Дед не дал ему ударить копьем, выхватив «ярыгу» и влепив всю обойму в голову, прикрытую поднятой рукой… культяпкой руки. Пули влажно чмокнули, разбрызгав вокруг еще больше темного и едко пахнущего. Макар прыжком оказался сверху, размахнулся, ударил, вбивая костяной наконечник под ребра, прокрутил, нащупав что-то упругое и ритмично бьющееся. Нажал и вдавил копье глубже, еще глубже.

Дед, перехватив древко, кивнул на колотушку, что сам Макар сильно хотел пустить в ход. Размахиваясь, успел заметить раззявленный в вопле рот твари, видневшийся через разлохмаченную маску, темный, вязкий, блестящий вылетающими наружу всплесками. И ударил, крутанув дубинку, чтобы наверняка.