— Я че смотрел, что там валяется? Дык может, всю мою жизнь. Я пол не мыл. Увидел эту полоумную с пистолетом, схватил, что под руку попалось.

— Опять двадцать пять. Ваша версия: откуда там гиря? Вам она не принадлежит. Других спортивных снарядов в вашей комнате мы не обнаружили. Одна из комнат принадлежит одинокой старушке, которая прожила там сорок лет, сейчас в пансионате для престарелых. В третьей — живет Ольга Ветрова. Гиря откуда?

— Так Ольга купила комнату у мужика! Мужик там жил. Может, его.

— Уже какая-то версия. Мы ее проверим. Селин, в вашей комнате иногда проживали разные люди. Родственники, знакомые, или вы ее сдавали?

— Ну… знакомые.

— Фамилии, будьте добры.

— Сдавал. Так, на ночь-две до поезда или самолета пересидеть. Я бомблю вообще-то. На вокзале просятся. Тыщи три за ночь можно взять.

— Документы смотрели? Данные записывали?

— Да не. Вы что!

— Доверчивый какой.

— Так я вперед деньги брал.

— А если не ночь-две, а десять проживут, тогда что? Или вы каждую ночь проверяли?

— Так я… билеты смотрел. Билеты они показывали, когда уезжают из Москвы. Может, кто-то гирю-то и забыл…

— Ну да. Из Магадана в Сочи, через Москву, со старой гирей в чемодане. Идея интересная.

— А я знаю, че они там везли…

— Вы обозначили круг лиц, которых установить невозможно. И все под дурика. А женщина у вас есть?

— Я не женатый. Ну, бывает…

— В московской квартире кто бывал? Только про вокзалы больше не надо, ладно?

— А я че — придумывать должен? Я снимал их там. Иногда и в коммуналку привозил.

— Имен-фамилий тоже не помните?

— Какие там фамилии, — заулыбался Селин. — Маши, Даши, как на самом деле — мне по барабану.

Он явно приободрился. Ему казалось, что дела его совсем не плохи. Он все объяснил.

— Так вы че мне шьете, может, скажете?

— Селин, вам давно предъявлено обвинение по статьям «превышение уровня самообороны», «причинение тяжкого вреда здоровью»… Вы это подписывали. Действительно с памятью плоховато?

— Я помню. Тогда про что разговор? Отпускайте до суда. Я найму адвоката. Пусть она обжалует компенсацию. За такое не сажают.

— О как! Прямо на глазах резко вырос интеллектуальный уровень. И про компенсацию знаете, и как обжаловать в курсе. И что за такое не сажают. Это с чего вы взяли? Вы голову женщине разнесли. Адвокат у вас есть, я правильно понял?

— А что, это проблема? Их как собак нерезаных.

— Не проблема. Просто дорого. Хорошо зарабатываете?

— Хватает. Мое дело. Так когда на выход? — он говорил уже почти игриво.

— У меня еще есть время, — спокойно ответил Земцов. — Побудете у нас. Мы рассматриваем версию умышленного нападения с целью убийства.

— Вы че, совсем?

— Не совсем. За комнату в коммуналке, которая наверняка досталась бы вам, в наше время могут и убить. Есть случаи. Встать, Селин, и в камеру. На будущее: разговаривайте корректно. Хамства не люблю. Правду придется искать без вас. Уведите его.

Сергей Кольцов столкнулся с Селиным, которого выводили из кабинета Земцова.

— Привет, — сказал он Славе. — Продвинулись с этим соседом?

— Он продвинулся. Согласен с обвинением по превышению и причинению вреда здоровью, ждет, чтобы его отпустили адвоката нанять. Готовится обжаловать компенсацию. Считает, что за это не сажают.

— Если с умом выбрать адвоката… Однако. А ты говорил, придурок.

— Да, факт быстрого умственного развития за время пребывания в СИЗО — налицо. И поэтому расставаться с ним как-то неохота. Тем более — Селин пока не в курсе — Масленников почти уверен, что гиря там не лежала много лет до того удачного момента. Он каждый сантиметр прихожей осмотрел. Во-первых, он вообще считает, что для Ольги было характерно — не трогать эту гирю во время уборки, а обмывать ее, так сказать. Если она лежала там годами, естественно, был бы след. Она облупленная, фрагментов краски он не обнаружил. При этом дело, похоже, придется превышением и завершать. В квартиру Селин пускал переночевать на ночь-две людей с вокзалов. Женщины — оттуда же. Говорит, проститутки. То есть вагон неустановленных лиц, ничего проверить невозможно.

— А третья комната чья?

— Бабушки. Она в пансионате для престарелых.

— С ней говорили?

— Собственно, она там уже года три. Вообще-то — да, упущение. Наследники есть, нет… Если нет, Селину вся квартира могла достаться. Слушай, как Ветрова?

— Неважно.

— Так вроде ее выписали в нормальном состоянии.

— В общем, переволновалась из-за Виктора, таблеток напилась, откачивали. Между прочим, Назарова послала меня проверить ее состояние и Осипова.

— С ним-то что?

— Застрелиться хотел из-за истории с дочерью. Собственно, я по его просьбе и заехал. Просит прекратить расследование гибели Валерии. Если, говорит, это сделал кто-то из пострадавших в результате ее телефонных приговоров, он не хочет, чтобы эти люди отвечали.

— Но ты объяснил, что это не метод?

— Слава, я объяснил. Но, если это действительно так, для тебя это дело века. Подозреваемых — множество. Доказать ничего невозможно, сам понимаешь. Висяк.

— То есть тебя клиент с этого дела снимает, и ты советуешь и мне умыть руки.

— Да нет… Я просто передаю его слова. И думаю, что ничего не выйдет. Хотя — мало ли что. Я как раз верю в разрешение безнадежных ситуаций. А дел эта Валерия натворила, конечно.

— Я ничего не понял насчет пуповинной крови. Просто виду не подал.

— Они звонили беременным, которым вот-вот рожать. Говорили, что у центра договор с определенным роддомом, который наверняка существует на самом деле. Устный. А может, и бумага филькина есть. Проверим. Суть вот в чем. Убеждают будущую мать в магической силе пуповинной крови, которую якобы собирают во время родов. Если у ребенка когда-нибудь обнаружат рак или другое неизлечимое заболевание, они из своего банка крови возьмут именно ту, что принадлежит матери, разморозят, — и о-па, чудесное исцеление. Деньги брали наликом. От ста тысяч до двухсот восьмидесяти.

— И кто-то им давал??

— Давали многие. Они доходчиво объясняют. Деньги брала Гукова, возможно, часть действительно отдавала главврачу роддома. Ребята по мошенничеству готовят облаву. Но практически нет сомнения, что никакого банка крови не существует.

— А почему такая разница? У кого-то хуже, у кого-то лучше? Или количество разное?

— Мимо. Отбирали столько, сколько человек мог сдать…